Восхождение - Анатолий Михайлович Медников

с Володей, когда он работал еще в Фундаментстрое, обыкновенным рабочим. А я тогда уже училась в Институте международных отношений. Если бы после окончания института вышла замуж за дипломата, то, наверно, жила бы сейчас где-нибудь за рубежом. Все мужчины из нашего института работают дипломатами, ну, а женщины — те кто где.

Теперь, как видите, я стала женой рабочего, — продолжала Римма Михайловна. — И, вы знаете, честно скажу — я счастлива. Хорошо все получилось. Жизнь интересная, насыщенная. А что касается заграницы, то, во-первых, не в этих поездках счастье, а во-вторых, и я, и муж, мы там теперь бываем вполне достаточно.

Я часто вспоминаю эту нашу первую беседу с Риммой Михайловной дома у Копелевых. Вспоминаю потому, что в семейной истории Копелевых, в любви рабочего парня и выпускницы единственного в нашей стране Института международных отношений как бы угадывается повесть, в чем-то и необычная, и примечательная.

Прошли уже годы дружной семейной жизни Копелевых. Сынишка Миша, живой и любознательный мальчик, учится в школе и нередко, как он говорит, «смотрит папу на телевизоре». С рубежа прожитых лет оглядываясь на прошлое, и сама Римма Михайловна охотно теперь рассказывает о том, как вначале непросто и нелегко складывалась их семейная жизнь.

Познакомились Владимир и Римма в шестидесятом году, когда, вернувшись после годичной командировки в Индию, Римма получила большой, на несколько месяцев, отпуск. В те годы Римма Соколова работала в объединении «Тяжпромэкспорт». Организация эта занималась поставкой оборудования для строительства заводов за рубежом. «Инокорреспондент» — так называлась должность Риммы, и в Индии она была связана непосредственно с поставкой оборудования на металлургические заводы, возводимые здесь с помощью советских специалистов, по советским проектам и из нашего оборудования.

Эта первая служебная поездка за рубеж произвел на Римму большое впечатление. Иной мир, природа, быт, нравы. И нелегкая работа в сорокаградусную жару. Из загранпоездки она вернулась усталой и первый месяц отдыхала в Ялте. Это было в разгар лета, а когда в августе Римма вернулась в Москву, она познакомилась с Владимиром.

Произошло это на какой-то вечеринке.

— Ну, а где еще знакомиться молодым людям? — спросила меня Римма Михайловна. — Не на танцплощадке же? Хотя я и тогда любила, и сейчас не прочь потанцевать, — добавила она. — Подружки пригласили на вечер Володю. Вот, мол, есть у нас хорошая девушка и есть хороший парень. Я не знаю, существует ли любовь с первого взгляда! Но вот симпатию друг к другу молодые люди могут почувствовать с первой же встречи, разговора, говорят, какие-то флюиды получаются, это уж точно!

После той вечеринки начали проводить вместе воскресные дни. Часто ездили на Пестовское водохранилище — позагорать, покупаться. Римма познакомила «молодого человека» с мамой. Маме Владимир понравился. Все шло как обычно в таких делах.

И все же было в отношениях двух молодых людей нечто такое, что порою разделяло их каким-то незримым барьером, порождая чувство душевной неуверенности, непрочности их любви.

Что же это было такое?

Пожалуй, это чувство не выразишь однозначным понятием, не уловишь в одном слове. Казалось бы, что в наше время может помешать искренней и настоящей любви, какие условности, социальные преграды? Нет их.

А вместе с тем он — простой рабочий, строитель, «работяга», как говорят на стройке, она — дипломат по образованию, знает языки, из интеллигентной семьи.

Так что же, между ними барьер образованности?

Наверно, никто из влюбленных никогда не произносил этих слов ни вслух, ни друг другу. Но означает ли это, что у Владимира не существовало подспудно это ощущение какой-то неловкости, может быть, тревоги за будущую семейную жизнь? Возможно, что он на какое-то время и поддавался этому ощущению нравственной ущемленности от сознания того, что «они неровно стоят», что глава семьи далеко отстал от высокообразованной жены.

Что касается меня, то я никогда не задавал Владимиру Ефимовичу таких вопросов. Он мог бы мне ответить резко, ибо не обо всем можно и надо спрашивать.

Одним словом, я могу только предполагать, что у молодых были на этот счет какие-то размолвки, легкие ссоры, выяснение отношений, и, по всей вероятности, возникавшие конфликты быстро разрешались.

Мы часто пишем о стирании социальных граней в масштабах всего государства. И вот я думаю о супругах Копелевых. Не является ли опыт их семейной жизни одним из ярких примеров того, как проявляет себя эта характерная тенденция нашего общественного развития и в океане народных судеб, и в малой капле — в семейной ячейке рабочего Копелева?

Это самое «неровно стоим» для любой нашей современной рабочей семьи понятие относительное и временное — ведь учатся сейчас почти все. И, видно, Римма была уверена в своем влиянии на Владимира, в его силах, упорстве, душевном динамизме. И сам он чувствовал тягу к знаниям, образованию. Не случайно уже через несколько лет после того, как в декабре 1961-го Римма и Володя поженились, Копелев поступил учиться в институт.

Но до той поры выпали на их долю еще и нелегкие годы жизненного устройства, ибо не было у них тогда ни большого достатка, ни своего «семейного гнезда».

Летом 1962 года Владимир Копелев собрался ехать в Казахстан, в город Целиноград, на строительство. Тогда многие ехали на целину — и землю пахать, и дома возводить. К тому же Владимиру обещали по возвращении дать квартиру в Москве. Римма ждала ребенка, и всякая длительная разлука с мужем ей казалась в ту пору и тяжкой, и томительной, и тревожной.

И все же Владимир сумел ее уговорить и успокоить. Он уехал.

О шестимесячном своем пребывании на целине Владимир Ефимович рассказывал скупо: «Жил, работал, как все».

На целине, в Целинограде, он был избран почетным гражданином нового города. А это честь, которая выпадает не всем, ее надо заработать. Там же, в Целинограде, Владимир Ефимович получил в награду именные часы.

Ну, а квартиру Копелев тоже получил — вскоре после того, как в октябре шестьдесят второго года у него родился маленький Мишка, Владимир сам нес его на руках из родильного дома.

Бывая у Копелевых, я частенько задумывался над тем, что означает для молодых деятельных моих друзей представление о семейном счастье, замыкается ли, оно, так сказать, в традиционном кругу супружеских обязанностей, согласии во всем, постоянстве чувств.

И хотя все это очень важно, все же для тех наших рабочих современников,