Тихие воды - Ника Че

Дима ждал у входа, галантно подал ей руку, помогая выйти из электромобиля, поддержал под локоть. Она смотрела на него, благодаря каблукам чуть ли не сверху вниз, смотрела ласково и лукаво, с поволокой и нежностью, со всем, с чем и должна смотреть влюбленная женщина на своего мужчину. Вспоминала, как это – видеть в нем не катастрофу, не занудного очкарика, не отвратительно самодовольное ничтожество, а своего господина и повелителя. И Дима верил ее игре, она замечала это по смягчившемуся рисунку его губ, по чуть дрожащей ладони, по трогательной заботе, которую она ощущала в нем и от которой больше всего на свете хотелось сбежать. Но бежать было некуда, и она, мягко прижавшись к нему, шествовала ко входу в ресторан, как на свою персональную Голгофу.

Арфов умудрился добыть для них столик в самом центре зала, где их яркая компания сразу бросалась в глаза. Режиссер, похоже, был здесь впервые, а уж о его подружке, несколько вульгарной девице лет двадцати с небольшим, и говорить не приходилось, но они были лишь статистами, и Ада быстро потеряла к ним интерес. Эта парочка, похоже, даже не понимала, что пропускает, восторженно перешептываясь и обсуждая убранство «Парижанина», вышколенность обслуги, а затем вкус и сервировку каждого блюда. Когда поутих их первый восторг, они заметили других посетителей ресторана, каждый из которых был известен всей стране в том или ином качестве, и восхищение забурлило с новой силой. Девица, правда, некоторое время пыталась привлечь внимание Ады и навязаться ей в подруги, но быстро оставила эту затею, наткнувшись на мягкий взгляд и пару ядовитых реплик. Ничего, утешится, думала Ада, раздраженно делая глоток белого вина, заказанного к ужину, не забывая улыбаться и сиять глазами. Здесь и так для нее впечатлений на всю жизнь, и совсем я не обязана с ней общаться.

Майя Арфова – совсем другое дело. В этой ухоженной, красивой женщине с грустно опущенными уголками губ, Ада едва узнавала свою прежнюю подругу, хотя и вынуждена была признать, что выглядит та даже лучше, чем в молодости. С годами в ней появилась стать и уверенность, а холодность пряталась теперь только в уголках глаз. Они обе изменились, импульсивность Ады уравновесилась опытом, расчетливость Майи научила последнюю играть скандалы и истерики. «В конечном итоге, мы с тобой похожи», – передала Ада мысленное послание Майе, чуть улыбнулась, ядовито, а та ответила точно таким же взглядом и почти такой же улыбкой. Чувствовалось, что блондинка торжествует – ну еще бы, Илья, наверняка все рассказал своей жене, и она думает, что теперь-то будет восстановлена справедливость. Ведь Аде тоже грозит брак с нелюбимым мужчиной, от которого никогда и никак она не сможет отвязаться.

«Ты сама этого хотела, помнишь, ты сама этого добивалась?» – годы, как оказалось, ничего не изменили, и они все еще могли читать мысли друг друга, поддерживая ничего не значащий, светский разговор и поглаживать руки своих кавалеров, одного окольцованного, другого – пока нет. Майя презрительно кривилась, но Ада знала, что права. Тогда, много лет назад, это Майя затеяла нечестную игру, это Майя принялась обольщать их агента.

Когда они пришли к нему вместе и с обеими он согласился работать, он первое время не разделял их, настолько они казались подходящими друг другу, сыгранными не общими работами, а ролями подруг, которые давались им так естественно. Он не выделял ни из них, Ада чувствовала это очень хорошо, общался с ними подчеркнуто вежливо и, действительно, не пытался, по старомодному выражению ее дяди, воспользоваться их доверием. Он просто искал для них фильм.

И однажды, случилось, запускалась новая картина, но вот беда, нужна была только одна актриса, молодая и яркая, и, хотя роль, которая была совсем небольшой в первоначальном сценарии, не представляла собой ничего выдающегося, она все же прокладывала дорогу в кинематограф, не через постель, не через порнографию. Неделями Майя и Ада атаковали Илью вопросом, кого из них он предпочтет, не впрямую, конечно, но он декодировал их зашифрованные взгляды, распутывал завуалированные намеки и все тянул, тянул с ответом. Сценарий чем-то не понравился комиссии, его переписывали, Арфов молчал, хотя они обе точно знали, что у него есть определенные договоренности на их счет, что одна из них непременно – если, конечно, на очередном этапе переработки сценария роль не вырежут полностью, – будет играть. Но кто? Блондинка с ее ледяным лицом, темными глазами лани и породой, читавшейся в каждом жесте? Брюнетка с копной каштановых волос, к которым так пойдет черно-алая гамма планировавшегося фильма? Они обе, он понял это сразу, справились бы с его заданием, каждая по-своему, но обе, безусловно, успешно. Одна привнесла бы в фильм сдержанного интеллекта, другая эмоциональной сексуальности, но и тот и другой вариант мог оказаться выигрышным. И тогда Майя совершила ошибку.

Ада видела, как зарождалась эта связь, как подруга, не объявив войны, не предупредив ее, начала играть свою звездную роль, ту, которой суждено было стать ее последней. Майя тоже умела смотреть с поволокой, тоже умела улыбаться не заискивающе, как они привыкли, а тепло, сердечно. И она обрушила всю силу своего обаяния на Илью Арфова, невысокого, смешного человека, не обласканного особенным вниманием женщин, за исключением его собственных начинающих актрис. На несчастного Илью Арфова, полнеющего, лысеющего, умного и одинокого, как перст. Кусая от злости губы, бессильно, Ада смотрела, как Майя подвигала локоть ближе к его локтю, поворачивала голое колено куда-то в сторону его паха, как она стремилась сесть непременно рядом с ним. А ведь ради этого, ей, Аде пришлось идти к дяде, пришлось унижаться, и разве не договаривались они – не вслух, конечно, но внутренне, как только умеют женщины, разве не создавали они женскую дружбу, ведьминский союз, чтобы выиграть вместе или вместе же проиграть? И можно было бы попробовать вступить в эту игру, можно было начать те же пассы, что подруга, но время было упущено – Илья уже розовел, когда Майя входила в комнату, уже искал ее глазами – да и собственные принципы держали закованной не хуже средневековой брони. Но она помнила слова своего дяди, верила ему. Ада оставалась корректной, дружелюбной, лишенной какого бы то ни было интереса к Илье, как к мужчине.

Вскоре Майя и Илья уже могли часами болтать на веранде, потягивая коктейли, о них поползли слухи, и как-то незаметно они стали уходить вместе вечером, приезжать вместе утром, а проклятый сценарий все переписывали и переписывали, и Ада теряла последнюю надежду, что когда-нибудь она станет актрисой. Майя завладела телом, сердцем и кошельком их агента, он серьезно влюбился в нее, но зачем-то все тянул с ответом, все не решался назвать имя, и, не сдержавшись, Майя принялась давить.

Ада рыдала на их свадьбе, на которую была приглашена одна из немногих в качестве лучшей подруги невесты. Стоя в уголке, никому не нужная, она с завистью смотрела на белое платье, на сияющего жениха и считала себя самой несчастной дурой на свете. Отгремел гимн, и в гостиной сгустилось так много людей, лиц и имен, казавшихся смутно знакомыми по кинобинесу. Она думала, надо не сдаваться, начать новую игру, пусть этот случай упущен, пусть Арфов окручен, пусть она осталась одна, но вино на свадьбе хорошее, она все так же свежа и молода и есть другие агенты и будут другие фильмы, может, именно сейчас своим унынием она отпугивает шанс… Она тогда совсем не умела пить. Ада охотилась – вот это пожилой, седеющий мужчина, кажется, смотрел на нее с интересом, но как тут поймешь, чего в этом интересе больше – сексуального влечения или внимания профессионала? И есть ли разница в этом чертовом мире? Пока выходило, что разницы нет никакой, Майя одержала победу, а ей оставалось только потягивать вино и ненавидеть себя за проигрыш.