Неизвестным для меня способом - Макс Фрай

– …Когда выйду в отставку, будем год просто летать ночью над пляжем, греться под звездами и лопать мороженое, – мечтательно сказала Анна Валентиновна. – Только мы, звезды, море и очень много мороженого, прикинь.

– Эй, осторожней, а то я сейчас заплачу! – пригрозил Мастер Ташшаай. – А потом вернусь домой и устрою государственный переворот с целью досрочного свержения твоего императорского величества. Очень уж охота мороженого. И полетать вместе над морем. И выспаться наконец.

– Да я бы сама тебя попросила устроить переворот, – вздохнула Анна Валентиновна. – Просто будущего Изгнанного Императора жалко. Совсем молодой еще, можно сказать, ребенок. Надо дать ему погулять. Мне же когда-то дали. А ведь Восемнадцатый Император в гораздо более трудные времена сюда попал. Я бы на его месте точно досрочно сбежала, а он ничего, дотерпел до конца срока правления. И я как-нибудь дотерплю!

– Я знаю, – серьезно кивнул Мастер Ташшаай. – Великодушие и стойкость свойственны тебе в полной мере. Я не всерьез говорю о перевороте. А просто дразнюсь. Ты лучше знаешь что? Призывай меня почаще. Всего восемь раз за целый твой год – это, конечно… Не смею выказывать недовольство своему Императору, поэтому ладно, скажу так: это, конечно, лучше, чем ничего.

– Ну все-таки нехорошо призывать тебя совсем без причины, отвлекая от важной работы, – вздохнула Анна Валентиновна. – Сказано: Вселенной управляет каприз, а Императором – долг. Я и сегодня, будем честны, превысила полномочия, призвала тебя без особой надобности, поддавшись своему любопытству. Ну и самой обычной обиде, если начистоту.

– Обиде? – нахмурился Мастер Ташшаай. – Тебя кто-то обидел? Ты знаешь, что по закону я не имею права вносить какие бы то ни было изменения в реальность, ставшую убежищем Императора. Но если тебя здесь обидели, я этот закон своими руками перепишу!

– Как Император, я в гневе от твоей непочтительности к закону, – улыбнулась Анна Валентиновна. – Но как частное лицо, которым когда-нибудь снова стану, заранее исполнена благодарности. Однако не беспокойся, друг. Речь не о настоящей обиде. Никто не причинил мне вреда. Просто сегодня вечером один невоспитанный незнакомец обратился ко мне с вопросом: «Ты зачем переродился в эту скучную тетку?»

– Довольно обидно звучит, – согласился Мастер Ташшаай.

– Дело не в этом, – отмахнулась Анна Валентиновна. – Он не гражданин Благословенного Союза и не обязан проявлять почтительность, – и, помолчав, честно добавила: – Впрочем, я теперь думаю, что несколько перестаралась, выбирая облик, который позволит не выделяться среди остальных людей. Надо было заранее предвидеть, что мне быстро надоест казаться полным ничтожеством.

– Собираешься принять меры? Изменить оболочку, биографию и судьбу прямо сейчас, не дожидаясь конца срока изгнания? – оживился Мастер Ташшаай, который за долгие годы придворной службы истосковался по безответственным поступкам и нелепым авантюрам. А кто бы на его месте не.

– Ни в коем случае, – отрезала Анна Валентиновна. – Несоответствие текущего облика моим эмоциональным потребностям немного досадно, но не настолько, чтобы хлопотать ради его исправлений, а потом разбираться с последствиями. К тому же мое настроение, сам знаешь, переменчиво. Готова спорить, что уже завтра это происшествие начнет меня забавлять. Впрочем, оно уже сейчас меня забавляет. И пробуждает во мне любопытство.

– Любопытство? Но что любопытного в том, что какой-то неизвестный нам человек дурно воспитан?

– Любопытно не это. А то, что невоспитанный незнакомец обратился ко мне: «Бедный мой император». Можешь такое вообразить?

– Он знает, кто ты? – ахнул Мастер Ташшаай.

– Возможно. Но скорее всего, все-таки просто случайно угадал. Он показался мне самым обычным человеком, не одним из тех, кто способен видеть вещи, как есть. С другой стороны, много ли я могу увидеть зрением этого тела? Вдруг я чего-то не разглядела? И теперь гадаю: кто он? Один из наших стариков, перед смертью пустившихся во все тяжкие в поисках развлечений? Или обитатель одной из союзных реальностей, где принято высылать особо опасных преступников на окраины дальних миров? Или один из наших прежних императоров совершает сентиментальный вояж по своей бывшей темнице? Или просто какое-нибудь мелкое локальное божество? Они тут водятся, хотя от меня упорно скрываются. Не хотят знакомиться. Не любят чужаков… Но знаешь, самой забавной мне все-таки кажется версия, что он – действительно самый обычный человек. Просто вот настолько везучий. Ну или, наоборот, смотря что считать удачей. Я бы хотела, чтобы ты на него взглянул. Ты здесь не в изгнании, а в гостях, у тебя ясный взор.

– Просто взглянул, и все? – недоверчиво переспросил Мастер Ташшаай.

– Ну, если это все-таки кто-то из наших, он, по уму, заслужил строгий выговор. Будь ты хоть трижды неприкаянный странник, а со своим Изгнанным Императором так поступать нельзя. Мне, знаешь, и без глупых шуток непросто живется…

– Это да, – сочувственно подтвердил Мастер Ташшаай, вот прямо сейчас совсем не визирь, а друг.

– …а если он просто такой удачливый человек, его удача заслуживает награды, – продолжила Анна Валентиновна. – Сможет взять – будет большой молодец.

* * *

Сам не знал, как его угораздило поехать в эти дурацкие гости на городскую окраину, спальные районы и так-то наводили на него уныние, а после неудачной шутки с теткой в автобусе не радовало вообще ничего. Надо было сразу схватиться за телефон, изобразить, будто что-то случилось, извиниться и ехать обратно, но он зачем-то поплелся за всеми. И совершенно зря. Хмель как слетел, так больше и не возвращался, сколько ни добавлял, шутки перестали казаться смешными, а разговоры интересными, неловкость росла, Нийоле весь вечер кокетничала со Славкиным братом, а пирожки, которые она испекла, оказались с печенкой, он такое не ел.

В итоге все равно ушел первым, потеряв почти три часа и испортив себе настроение до какой-то совсем уж критической отметки. Соврал, что завтра рано вставать; впрочем, мог бы вообще ничего не придумывать, никто его особо не держал.

Одно из окон в автобусе, которым ехал обратно, оказалось открыто, не разбито, а именно приоткрыто примерно на четверть; так вообще не бывает ни зимой, ни даже летом, но факт остается фактом: всю дорогу сидел возле открытого окна, замерз ужасно, но ему все равно понравилось, а от сырого, холодного, но явственно весеннего ветра наконец снова захмелел – не сильно, слегка, но этого оказалось достаточно, чтобы настроение начало исправляться.

А Нийоле – ну что Нийоле. С самого начала было ясно, что мне ничего не светит. Зачем ей какой-то я? – думал он, прижимаясь щекой к холодному стеклу, но не печально, а умиротворенно, как будто всю жизнь мечтал оказаться ненужным именной этой красивой Нийоле, и вот наконец все удачно срослось.

* * *

– Прости, Марысенька, – сказала Анна Валентиновна, впуская кошку в квартиру. – Мы засиделись, конечно. Но ничего не поделаешь, это мой старый друг. Кто ж тебе виноват, что ты нас без формы видеть не можешь – что его, что меня.