Готтленд - Мариуш Щигел

Это слова, которыми мама прощалась с папой, лежащим на больничной койке.

«Все плохое уже позади. Я знаю, как много Тебе причинили зла. Но Тебе уже не больно. Больно только мне».

Приоткрытая дверь

Шеф чехословацкого кинематографа выступил с самокритикой в телеэфире. Он был слишком близок с Яном Прохазкой.

Расплакался перед камерами и сказал, что писатель его подвел.

Потом пришел к Иве, Ленке и Магулене и сказал: «Меня допрашивали в полиции, и я его слышал. Через приоткрытую дверь слышал вашего Яна! А ведь я знал, что он умирает в больнице. И тогда я подумал: “Боже, они допрашивают даже умирающих”. И испугался, что будет со мной. Мне даже в голову не пришло, что в соседнем кабинете специально для меня крутят пленку с его голосом».

Жизнь (продолжение)

Павел Когоут, который три дня назад указал пану Важному на схожесть работы писателя и работы могильщика, произнес надгробную речь.

Сегодня он говорит, что эти похороны были символическим концом Пражской весны и началом зимы. Большая часть бывших друзей Прохазки не пришла. Тем самым чешская культурная элита разделилась на абсолютное большинство, которое сдалось, и микроскопическое меньшинство, которое спустя семь лет стало группой «самозванцев и неудачников из Хартии-77».

Также он говорит, что многие творческие деятели испытали облегчение, узнав о деле Прохазки. Теперь, благодаря этим гнусным сериалам, они могли сказать: «Мы с такими людьми, как он, общаться не будем». И эта история утверждала их в убеждении, что все-таки стоит идти рука об руку с режимом, — так им было легче жить.

Когоут эмигрировал в Австрию, где написал роман о девушке, которая, не сдав экзамены в театральный лицей, пошла учиться на палача. В школе для палачей она поняла, что повесить человека может почти любой, но главное — повесить его так, чтобы в этой процедуре воплотились все достижения человеческой цивилизации вплоть до научно-технической революции.

Когда осенью 1979 года Когоут хотел вернуться в Прагу, на чехословацкой границе его силой вытащили из машины и отправили обратно в Австрию. Вскоре после этого власти лишили его чехословацкого гражданства.

Могильщик Важный умер спустя десять лет после Прохазки. Он не нашел себе столь же красивого места и был похоронен ближе к стене, сбоку. Его тело положили в общую могилу, где он покоится рядом с чужими людьми.

Ленку выгнали из университета, и двенадцать лет она проработала уборщицей.

Ива сдала выпускные экзамены в школе, но не получила от властей права поступить в вуз. Ее взяли на работу в аэропорт, где она раскладывала по отделениям в пластиковых коробочках обеды для пассажиров.

Из оборота были изъяты все книги их отца. Когоут написал, что Прохазка, как и многие другие, должен был быть «навсегда покрыт завесой молчания».

Покой

Через девяносто дней после похорон, в мае 1971 года, состоялся съезд Коммунистической партии Чехословакии, который начался словами «Мы победили хаос».

Эти слова произнес президент республики. «В течение последних двух лет, — сказал он, — ЦК под руководством товарища Гусака сделал дело, достойное уважения».

От имени деятелей искусства на трибуне вздохнула с облегчением актриса Иржина Шворцова, продавщица в сериале «Женщина за прилавком»: «Наконец-то!»

— Враги социализма, — продолжила она, — подняли в 1968 году вопрос о так называемой абсолютной свободе творчества. Горячо поддерживаемые Западом, они в итоге стали пробуждать в людях неверие в социализм как основной жизненный принцип.

Листок

Когда я беру в руки объемистую папку со сценарием «Уха», а режиссер Кахиня советует мне его проглядеть, из середины выпадает листок бумаги.

— О, это почерк Прохазки. Посмотрите, он там, видимо, что-то написал об «Ухе», — говорит Кахиня.

Да, написал.

«Эта история вымышлена. То, что происходило в действительности, было гораздо страшнее».

2004.

Мы шумные, раскованные и одеты соответственно. Мы приехали с Запада и жадно поглощаем улицу за улицей.

У нас уже есть кружки с Кафкой.

Есть футболки с Кафкой.

Зажигалки.

Под мышкой у нас комиксы с его биографией и кратким изложением всех произведений на ста семидесяти семи страницах. Мы бродим по еврейскому кварталу, который, по существу, лишь прикидывается самим собой.

Более ста лет назад здесь снесли все постройки, а ямы залили дезинфицирующим средством. Евреев убрали, и на этом месте немецкие и чешские обыватели построили свои солидные дома. Мы остановились у дома, где Кафка родился — если можно так считать, потому что это новодел, лишь внешне повторяющий своего предшественника.

Изучаем меню, выставленное у входа в ресторан «Франц Кафка», хотя заведение это открыли в 2003 году и оно только имитирует старинное.

Затем мы проходим несколько сотен метров и оказываемся на Широкой улице — в кафе «Франц Кафка». Открытое в 2000 году, оно искусно стилизовано под кафе столетней давности. На стене висит фотография, которую Кафка вполне мог по рассеянности здесь оставить. На снимке он и его любимая сестра Оттла. Та самая, которая — как он считал — крепче здоровьем и более уверена в себе.

Теперь у нас есть пакетики с сахаром с Кафкой (!), и мы наконец-то можем считать себя удовлетворенными. Даже если все окажется лишь имитацией.

Самые утонченные натуры приезжают сюда весной или осенью. Может, они где-то прочитали, что «хороши туманы в Праге» и в эту пору можно любоваться поблескивающими от влаги мостовыми, тускло светящими сквозь пелену тумана фонарями и окунуться в ту таинственную атмосферу, которая должна быть в Праге Кафки. Лето, солнце и жара лишают этот город метафизики.

Мы понятия не имеем, что пятью этажами выше до сих пор живет его племянница.

Вера С., дочь Оттлы.

Ей восемьдесят четыре года, и она — не имитация.

Из своего окна в течение восьми лет Вера С. видела «самый большой на всем земном шаре памятник Сталину» — ее дом стоит прямо напротив. Сейчас она видит гостиницу «Интерконтиненталь». А если бы сегодня спустилась вниз, то увидела бы, что на витрине магазина в ее доме висят женские джинсовые куртки, которые как раз уценили на двести евро.

Сейчас Вера С. сидит дома в красном спортивном костюме.

У нее белые волосы и смугловатое худощавое лицо, которое к старости стало похоже на мужское. Эти мужские черты напоминают фотографии, известные нам по обложкам его книг.

Она не дала ни одного интервью. Отказывает всем без исключения — даже американскому телевидению не удалось купить ее откровения.