Я люблю.Бегущая в зеркалах - Мила Бояджиева

Дани пропустил Йохима вперед, наблюдая за его реакцией.

В густых сумерках за кустами сирени перламутром мерцало что-то нечто большое и белое. Новенький автомобиль спортивного типа был похож на крепкого мускулистого скакуна, готового сорваться с места. Казалось, ему не терпится покинуть эту тихую узкую дорожку, рвануть во весь опор на просторы скоростного автобана.

— Мой новый дружок, — ласково коснулся Дани усыпанного дождевой россыпью крыла, — послезавтра со скоростью сто километров в час мы умчим тебя к лазурным берегам, старина, Ехи. И никаких, никаких «но».

Когда наступило обещанное «послезавтра», Йохим бросил в багажник свой легкий клетчатый чемодан, чмокнул в щеку перекрестившую его вслед Корнелию, и уже распахнул было дверцу автомобиля, но круто повернулся и направился к дому. Вытянувшись во весь рост у садовой ограды, он сорвал маленькое соцветие сирени с верхушки старого куста, где кисти были совсем еще свежими, и отпрянувшая ветка окатила его мелкими брызгами. Зажав крохотный цветок зубами, Йохим откинулся на сидение и закрыл глаза. Чем объяснялся этот сентиментальный жест отбывающего? Наверное, легкой маетой в самом центре груди, где что-то жало и ныло без всякой на то причины: вот уж пустяк — недельный отдых во Франции, сущая ерунда — забавный эпизод. Но то, что ныло в груди Йохима, что заставило его прихватить с собой этот талисман — влажную сиреневую звездочку, знало наверняка — происходит нечто чрезвычайно важное — в игру вступила, наконец, сама Судьба.

Какой же это пустяк, если случайно протянутая рука вытаскивает из колоды Джокера? Сам не подозревая того, Йохим покусывал и мял губами редкий пятилепестковый цветок…

— А что если мы слегка обогатим твой гардероб, Ехи? Ну, скажем, несколько сместим его в южно-курортном направлении? — небрежно предложил Дани, притормаживая у одного из центральных магазинов.

Витрины, выглядевшие очень солидно, демонстрировали не только дорогой, небрежный стиль курортного оснащения — костюмы, сумки, шляпы и обувь, но и хорошего дизайнера: все это великолепие в светлых соломенно-белых тонах было разбросано среди снопов натуральной кукурузы, увязанных толстыми джутовыми веревками.

— Ты уверен, что меня нельзя показать в твоем обществе без этого прикида? — спросил Йохим, удивив друга проницательностью.

— Ладно, сдаюсь, Ехи. Если уж честно — ты натуральное чучело. И раз уж тебе настолько все равно, позволь мне заняться тем, что касается лично меня, т. е. оформлением твоего «демонстрационного стенда».

В прохладном мягком сумраке примерочной, стоя в одних носках на мягком ковре, Йохим послушно менял костюмы, рубахи, джинсы. Их ему приносил Дани, внимательно изучавший стойки с мужским барахлом. Приносил, следил за переодеванием, что-то поддергивал, пристегивал и все больше мрачнел: ничего более нелепого, чем Йохим-модник было придумать невозможно. Наконец, Дани сдался, позволив другу с облегчением спрятаться в свои коричнево-бурые вельветовые брюки-мешок и клетчатую «ковбойку» с закатанными рукавами. Это теперь-то, в 1968-м, когда все носилось только в обтяжку, а зауженные джинсы натягивали прямо в ванне, чтобы подсохнув, буквально слиться с тканью. Н-да… Чего стоили стариковские сандалии Йохи на ремешках и рисунок зеленых носок… — Дани пристально изучал своего друга пока тот одевался, застегивался, искал и водружал на переносицу тяжелые очки. Наблюдая за движением его рук, ощупывающих карманы, за косолапой постановкой ступней, развернуты вовнутрь, за его спиной с оборонительно торчащими лопатками, Дани, наконец, понял — во всей этой нелепости, такой органичной, цельной есть свой колорит, свое обаяние беззащитности, безразличия к условностям. Вот именно так надо играть какого-нибудь фанатика ученого. И если полное пренебрежение к внешности и рассеянная чудаковатость означают стиль, то это стиль психа или гения.

— В машину, все ясно! — хлопнул в ладоши Дани, — Большое спасибо, мадмуазель, мы, кажется, вас очень устали, — очаровательно улыбнулся он таращившей глаза на «Делона» молоденькой продавщице, изображая немецкий акцент.

— Да, старик, — обратился Дани к другу уже в машине, — торжественно предупреждаю: с этого момента — ни слова по-немецки — буду штрафовать. Напрягай свои извилины, вспоминай, ты разговариваешь с французом. — Jch verschtehe deutsch nicht.

В другом магазине, торгующем, в основном, для пожилых мужчин вещами уже слегка вышедшими из моды, Дани стал действовать с пониманием дела.

— Мы хотели бы приодеть нашего актера в стиле «ретро», но ненавязчиво, с легким нажимом, — обратился он к продавцу, щедро демонстрируя свою фотогеничную внешность. Тот понимающе кивнул и после долгих переборов в новом большом чемодане Йохима лежал довольно мешковатый летний костюм, жилет ручной вязки с «альпийским» орнаментом, брюки и несколько рубашек, будто извлеченных из дедушкиного гардероба. Сам же «актер», облаченный в легкие штаны светлой холстины, белые парусиновые туфли и бежевую, послевоенного образца «футболку» из шелкового трикотажа с тоненькой молнией у ворота выглядел забавно и даже слегка интригующе. Парусиновая же сумка-портфель дополняла картину, оставалась лишь одна деталь. Дани колесил по узким улочкам и, наконец, остановился под строгой вывеской «Очки».

— Сколько там у темя минусов? Ага, уже пять. Ну-ка, примерь это, Дани снял со стенда окуляры в круглой роговой оправе с мягкими, сильно загнутыми дужками.

— Это еще зачем? Мои такие крепкие! — возмутился потерявший терпение Йохим.

— Пойми, это Цейс и оправа легче. Не будет болеть голова. Да посмотри на себя в зеркало — совсем другой человек! Молодой профессор Динстлер надежда европейской медицины! — смеялся Дани, наблюдая как Йохим прилаживает дужки очков длинными цепкими пальцами. «Вот этими-то ручищами этот тип и режет» — подумал он тут же не без удивления. Но Йохим не стал смотреться в зеркало — очки и впрямь были удобней.

Стараясь больше не задерживаться, они пересекли Италию, объезжая крупные населенные пункты и рассчитывая к ужину оказаться в Сент Поле.

Йохим всего лишь раз выезжал за пределы Австрии, совершив небольшое турне по Германии вместе со школой — страсть к путешествиям и перемене мест его не томила. Теперь же, уносясь вместе с другом, в неведомые дали, он не испытывал ни радостного волнения, ни особой радости. Ощущение, что вектор его жизненного пути, уже определившийся, сместился куда-то в строну, беспокоило и раздражало. Еще совсем недавно в однообразном потоке своей медицинско-обыденной жизни, он тайно томился о навсегда утерянном «беловике» судьбы, в котором его жизненный путь был полон неожиданных волнений, тревог и каких-то иных, ярких неординарных, бурлящих кровь впечатлений. Но та жизнь, которую Йохим вел последние годы, в сущности, в пол силы, в пол вдохновения, в пол радости, теперь казалась ему уютной и вполне насыщенной. Ни перспектива новых знакомств, ни суета Дани с его гардеробом, не казались Йохиму занятными. Вместо ожидаемой эйфории от маленького отпускного приключения в компании Дани, он обнаруживал в себе некую подначивающую к резкости раздражительность.