Маньяк всегда прав - Вячеслав Жуков

А он с явным интересом рассматривал ее стройные ноги:

– У тебя красивые ножки. И фигура…

«Псих! Точно ненормальный! Здорово! Кажется, я попала к извращенцу. Прекрасно. Конечно, он презервативом пользоваться не будет. Беременность мне обеспечена».

– Где тут дверь?

– Вон, – указал Топольский наверх.

Только сейчас Ольга заметила в темном углу металлическую лестницу, а над ней в потолке люк.

– Прекрасно. Я пошла, – возбужденно сказала она и сделала всего один шаг.

Топольский резко схватил ее за руку и швырнул на топчан.

– Не испытывай мое терпение, – он начинал сердиться. Улыбка пропала с его лица. Густые брови сдвинулись к переносице.

Но и Ольга не собиралась сдаваться просто так:

– Что? Терпение? Ваше терпение?! Да по какому праву вы держите меня здесь, в подвале? Вы – мерзкий тип!

Удар ладонью по щеке отбросил ее в угол. Она больно ударилась головой и заплакала, но скорее не от боли, а от собственной беспомощности. Попала в такую передрягу, что, похоже, самой не выбраться. А Станислав не поможет, потому что и малейшего представления не имеет, где ее искать.

Ее слезы не подействовали на Топольского. Он встал и пошел к лестнице, не оборачиваясь на плачущую женщину.

– Если вы не выпустите меня отсюда, я буду кричать, – пригрозила она и крикнула: – А-а! Помогите!

Он только засмеялся.

Тогда она бросила ему вдогонку:

– Вы знаете, кто у меня муж? Знаете?!

На этот раз он остановился и обернулся. Взгляд, как у мертвеца. Покачал головой и тихо проговорил:

– Это уже неважно, – и он ловко стал взбираться по лестнице наверх.

Ольга подбежала, схватилась дрожащими руками за поручень почти отвесной лестницы.

– Подождите! Подождите, пожалуйста! Не уходите! Прошу вас, – она попыталась лезть за ним, но сил на это не было.

Женщина сорвалась, упала на цементный пол и опять заплакала.

Он уже вылез. Сверху глянул на нее. Засмеялся, радуясь ее беспомощности.

– Сволочь! – что есть силы закричала Ольга.

Он ничего не ответил на это оскорбление. Захлопнул крышку люка.

Ольга услышала скрежет задвижки. И заплакала опять.

– Дурак! Станислав узнает, придушит тебя, как щенка. Ты еще пожалеешь… Эй, ты! Ну, выпусти меня отсюда! Пожалуйста. У меня дома маленький сын… Слышишь?

И вдруг лампочка погасла.

Кромешная темнота окутала Ольгу. И тут же истошный крик раздался в подвале.

Но безответно…

Первое, что почувствовал Валерка, когда к нему вернулось сознание, – это боль. Резкую, жгучую боль, разливавшуюся по всему телу. Казалось, на нем не было живого места!

Хотелось орать нечеловеческим голосом, лишь бы заглушить эту адскую боль.

Немного облегчало его страдания лишь то, что по дну лесной канавы, где он лежал, протекал ручей. Он немного приглушил боль. Но долго лежать в воде тоже нельзя. Недолго и простудиться. Тогда все. Конец. К тому же Валерка не знал, сколько времени находится тут.

Но мысль, что он живой, – ободряла. Хорошо, что этот психопат – немой, – как ни старался, не забил его до смерти…

Сейчас главное – выбраться из этой проклятой канавы. Усилие – и он уже перекатился на живот. Опустил в ручей разбитое лицо, на котором засохшая кровь стала коркой. И эту корку он сдирал ногтями до тех пор, пока не очистил. Терпел боль и сдирал.

Потом пил мутноватую воду большими глотками. Пил долго, даже когда уже не хотелось пить. Чувствовал: вода не только остужает внутренний жар, но и придает силы.

Где-то далеко послышался протяжный гудок электрички.

Валерка затаил дыхание, прислушался.

«Ну, так и есть! Электричка!» – обрадовался он. Двойная радость: первая – он жив, и вторая – не одинок здесь. Раз есть железная дорога, значит, есть и люди. Лишь бы только его заметили!

Он попробовал выползти из канавы и не смог. Даже малейшее движение отдавалось резкой болью в позвоночнике. И он понял, почему ощущал внутри нестерпимый жар.

Этот немой перебил ему позвоночник, а значит, ходить он уже не сможет. И не только. Любое, даже самое незначительное движение может привести к полному параличу.

Валерка стиснул зубы и застонал. Худшего он не мог и предположить. Теперь ему остается лежать здесь, на дне канавы, и медленно умирать. Причем смерть эта будет мучительной.

По расчету Топольского, он уже должен был умереть, но каким-то чудом остался жив. И было бы большой глупостью сдаваться просто так. Особенно теперь, когда он в сознании. И пусть он не может двигаться. Зато может кричать, звать на помощь.

И Валерка закричал, хотя сделать это тоже было нелегко. Приходилось напрягаться, что отзывалось резким покалыванием в позвоночнике. Но в его положении крик – единственное спасение. Значит, надо терпеть. И Валерка терпел.

Уже когда голос настолько ослаб, что он сам едва его слышал, парень увидел остановившегося на краю канавы человека в резиновых сапогах и с корзиной в руке.

Тот ошалело уставился на лежащего в ручье парня с разбитым лицом и растерянно спросил:

– Ты чего там делаешь? – но тут же сконфузился от несуразности своего вопроса.

– Отдыхаю, – пролепетал разбитыми губами Валерка и добавил: – Ты бы помог добраться мне до больницы?

Человек с корзиной сделал озадаченное лицо:

– До больницы? У нас тут нет больницы. Только амбулатория в деревне.

– Я согласен и туда, – Валерка показал часы на руке. – Видишь, часы? Они очень дорогие. Я тебе их подарю, только помоги мне…

На столе у Камагина зазвонил телефон.

Капитан поднял трубку и услышал голос, показавшийся не то чтобы странным, а скорее испуганным. Голос человека, которого жизнь загнала в угол.

– Капитан Камагин, – представился опер. – С кем я разговариваю?

– Валяев. Моя фамилия – Валяев.

Сидевший рядом лейтенант Зуев едва не подскочил на стуле:

– Откуда звонит? Спроси, Николаич!

Но тот погрозил ему пальцем, и лейтенант плюхнулся на стул.

– Ну, как дела у тебя, парень? – как бы между прочим поинтересовался капитан дружелюбным тоном. Чувствовал, Валяев позвонил неспроста. Он хочет что-то сказать.

«Кажется, дела у него – дрянь. Раз сам позвонил, – решил Камагин и не стал торопить парня. Пусть выговорится до конца. Все, что накипело на душе, пусть скажет. – Видно, он напуган. И теперь главное – не напугать его еще больше. Никаких лишних вопросов».