Триумфатор - Ольга Игоревна Елисеева

Разум, у него отнимали разум! Не быстро, по капле. Но чем дальше от дома, тем светлее становилась голова, яснее и свободнее мысли. Словно возвращал себе свое. Под родным же кровом – вечное марево перед глазами. Чему смеется, о чем плачет, и сам не ведает. Дурачок. Восковая кукла в сильных безжалостных пальцах.

Папея никогда не забывала о ритуале с булавкой и кровью. Сейчас фигурка, вся истыканная, лежала у нее на дне ларя, завернутая в алую тонкую шерсть его старого консульского плаща.

– Ночью подложи ему под кровать, – наставляла когда-то ведьма. – Потом можешь забрать к себе. Как появится новая любовница, повтори.

Папея последовала совету и не раскаивалась. Она поднялась на самые высокие ступеньки. Падение вместе с мужем было для нее болезненным. Теперь она готова была сражаться за свою фамилию, распустив когти, как хищная орлица, грозно клекотать и теснить нападающих грудью. Но сначала следовало разобраться, где враг?

Собственный муж? Да она ему, прямо у восковой статуэтки голову отрежет, не то что… Впрочем, «то что», давно расплавлено и сожжено.

⁂

Авгуры оказались еще невнятнее, чем гадатели по печени. Вручив договоренную плату, Папея ожидала, что и ее пригласят посмотреть, какую фигуру в небе вычертят птицы. Однако женщину подвели к главе коллегии жрецов, и он изрек:

– Мы давно сделали предсказание. Как только проконсул отправился в Болотные Земли.

– Сделайте новое, – попыталась настоять Папея.

– Нельзя, – жрец покачал головой. – След уже простыл. Мы выпускаем птиц в спину уезжающему.

– И что увидели? – не унялась женщина. – Пусть новое предсказание относится ко мне и моим детям.

Авгур снова покачал головой.

– Все, что касается тебя, было уже видно. И ясно.

– Так что? – едва не закричала она.

– Орел летел на север. Летел вслед за его легионами. Потом вернулся с горящей веточкой в клюве. Как по-твоему, что это значит?

Папея прижала пальцы к щекам: неужели сожгут город?

– А я? – через минуту потребовала она. – Что обо мне?

– Он закогтил птицу, но уронил ее, когда мы попытались отогнать его от башни. Мы думали, это голубка, но рассмотрели на земле хищную пустельгу. Он сломал ей шею. Тебе понятно?

Папее было неприятно, что ее посчитали пустельгой.

– Мы поймали орла, посадили его в клетку, так вот три дня подряд к нему прилетала горлица. Приносила воду и поила из клюва в клюв. Потом пропала. Может, кто-то камнем подбил. Орел затосковал, перестал есть и вскоре умер. Понятно?

Что понятно? Какая горлица? Почему издох орел? Ее муж не сентиментален, а, напротив, очень приземлен. Есть из-за кого-то не перестанет. Единственно, что подтвердилось – ее личная судьба связана с судьбой Вечного Города. Город он сожжет, а ей сломает шею – так что ли? Что с ним происходит?

Впервые с момента разлуки Папея задумалась о том, как дела у мужа. Написать ему, что ли? Ни в один поход она не писала. Говорила, что в разлуке страсть ярче. Но на самом деле оба не испытывали потребности в письмах.

И тут откровением поразила Порция Луппа – кумушка всего Лациума.

– А знаешь, твой прислал мне привет и кое-какие подарки из Косматой Галлоты или из болот.

– За что? – поразилась Папеея. Ей он привозил дары только по окончании похода и отдавал строго после триумфа. А вот приятные мелочи, трогательные безделушки, которые говорят: «Я тебя помню, я скучаю, а ты?» – никогда.

Не скучал Авл – вот правда.

– И что он написал? – ей с трудом дался равнодушный тон.

– То, се, – пожала плечами Луппа. – Что-то о местности, о дорогах. Ничего важного. Спросил про Юнию Терцию, дочь Варреса. Откуда он о ней знает? Неужели встретил?

«Вот и новая сучка», – констатировала Папея. А вслух осведомилась:

– Это та, что отказала сенатору Помпону?

– Как ты помнишь? – поразилась подруга, уверенная, что собирать и запоминать сплетни – ее прерогатива.

«Вот через Помпона и будем действовать. Потихоньку соберем прежних сторонников мужа. Напомним, какая фамилия их содержит». Папея потерла руки. Всколыхнуть же «белые тоги» можно было только после ярких побед мужа в Болотных Землях. Тогда оплаченные деньгами ее семьи ораторы начнут внушать на каждой ассамблее: вот, де, услали в дальние дали, а Мартелл приносит Вечному Городу один кусок земли за другим, жизнь кладет на алтарь отечества, не обижается на Лациум, хоть его и обидели, фактически выгнали из дома. Не стыдно ли Сенату?

Такую работу Папея сделает сама. Она знает, кого нанять, чтобы творить бесчисленные славословия Авлу. Нужно, чтобы мед этих речей возмутил великого оратора Публия Цыцеру – сейчас он как-то подзатих, считая Мартелла побежденным врагом. Но если его раздразнить, его обвинительные речи против диктатора способны поднять множество людей. Так Папея и отведет от себя подозрения – вроде бы помогала мужу, и заставит жителей Вечного Города насторожиться против него. Она была мастерица играть на двух флейтах сразу. Причем разные мелодии.

А не нанять ли и самого Цыцеру? Разве его дар слова не продается?

Вот с верховным понтификом сложнее. Даже не все жрецы Юпитера допущены к книге Сибиллы. Для нее могут сделать исключение только тайно, и только по просьбе племянника понтифика, который сейчас лежит в ее атриуме и ест виноград.

К матери на секунду забежала Туллиола, чмокнула ее в щеку, осуждающе стрельнула глазами в гостя, даже не поздоровавщись, и унеслась к себе. Вся в отца! И за отца горой!

Хотя бы раз спросила, каково матери с таким человеком! Нет, будет судить ту, которая всю жизнь положила на дом и детей. Будет восхищаться далеким, непонятным и оттого очень притягательным родителем. А ведь его труд для ее рождения – минута горячности – не более!

Обидно. Но Папея давно запретила себе обижаться. Довольно и того, что муж, сам не зная за что, всю жизнь себя жалеет. Когда не действует, конечно.

– Не обращай на нее внимания, – потребовала Папея от Плавта.

Тот и так не обращал. Слишком молода – не его стиль – ничем не может помочь в продвижении. Он пока только эдил, еще карабкаться и карабкаться наверх. Да здравствуют зрелые красавицы! Как Папея или Порция Луппа. На ложе умелы, всех знают, где надо окажут покровительство, с кем следует познакомят… Помогая Папее, он, в конечном счете, помогает себе.

– Я переговорю с дядей, – в который раз пообещал Плавт. – Книга Сибиллы – не для всех, даже из священнослужителей. Но раз такая большая угроза…

С этого дня носилки Папеи то и дело начали встречаться с носилками Цыцеры на узких улочках, где рабам не разойтись, и сталкиваться на прогулках за городом.