Копия любви Фаберже - Ольга Тарасевич

Если я начну перечислять интриги, которые плелись вокруг меня, то для записей не хватит любой тетради. Но все же я не могу не сказать о том, как хитро наш директор составлял расписание спектаклей с моим участием. «Спящая красавица», которую я танцевала, почему-то шла всенепременно по средам, в то время как Ники всегда появлялся в театре в воскресенье.

– Это случайность, – заверил меня директор Императорского театра Волконский. – «Спящая красавица» пойдет в ближайшее же воскресенье.

Отчего ему было не назначить мой спектакль на воскресенье! Волконский ведь уже точно знал, что в этот день Ники собирается пойти в другой театр, где будет смотреть драматическую пьесу. Ах, решительно Волконский относился ко мне хуже Всеволожского, хотя и показался мне вначале человеком порядочным! Артисты труппы, впрочем, обо всем доведались и стали ворчать, что, когда танцует Кшесинская, они лишены радости видеть в царской ложе императора. Мне не оставалось ничего, кроме как обратиться к Ники с письмом, в котором говорилось о невозможности моего дальнейшего пребывания на сцене в связи с постоянными интригами. Ответа я не получила. И решила, что Ники не до меня, что он забыл мою любовь, которая к тому же никогда не была им разделена так, как мне хотелось бы. Каково же было мое изумление, когда, за полминуты до начала спектакля, он появился в театре. Я снова растерялась от его красоты… Да, доброта Ники по отношению ко мне действительно была невероятной.

Я могла бы к нему обратиться и в связи с бенефисом. Но я обижалась на него, сильно обижалась.

Все случилось летом, которое я, как обычно, проводила на своей милой даче в Стрельне. Внезапно мне передали весточку от императора. Ники писал, что будет проезжать мимо моей дачи и хочет меня видеть.

Что сталось со мной! Я сбилась с ног, отдавая распоряжения насчет обеда, выбирая платье и украшения! В назначенный час по дороге проехала царская карета. Рядом с Ники сидела императрица. Мне ничего не оставалось, как поклониться, а потом растерянно смотреть вслед удаляющемуся экипажу… Если бы только Ники знал, какую боль мне причинят эти неоправдавшиеся надежды! Он, должно быть, просто не понимал, что я пережила, получив ту записку! Я думала, что любовь его, едва вспыхнувшая в молодости, наконец разгорелась! А он хотел просто по-дружески засвидетельствовать мне свое почтение…

Итак, к Ники обращаться я не хотела, с Волконским говорить было бессмысленно, и тогда решилась я пойти к министру двора барону Фредериксу. Когда назначена была мне аудиенция, я занялась нарядом, собираясь произвести на барона самое благоприятное впечатление. Шерстяное облегающее светло-серое платье и маленькая треугольная черная шляпка сделали свое дело – барон не мог от меня отвести глаз. Но он все же колебался насчет бенефиса, прекрасно понимая, что его проведение нарушит все мыслимые и немыслимые правила.

– Именно благодаря вам публика смогла увидеть мои 32 фуэте в «Спящей красавице», – сказала я тогда.

Он изумился:

– Да как такое возможно?

И тогда я пояснила, что при выполнении фуэте, чтобы не закружилась голова, перед глазами всегда нужно иметь какой-то предмет. А в зале, где собралась публика, перед началом спектакля ведь уже темно. Но ордена барона якобы мерцали так ярко, что мне без труда удалось выполнить сложные обороты.

Напоминание о собственных заслугах окончательно покорило Фредерикса. И он заверил, что дозволит мой бенефис. Оказавшись за дверью, я улыбнулась. Ведь на самом деле взгляд удерживался на свисающем с потолка зеркале, отражавшем свет сцены…

Для бенефиса я выбрала воскресенье 13 февраля 1900 года. Число «13» – мое самое любимое, оно всегда приносит мне радость и удачу.

Это был правильный выбор.

Я часто уже выступала в «Арлекинаде» Дриго и «Временах года» Глазунова. Но никогда не приходилось мне слышать такой бурной овации!

Я получила множество подарков и целых 83 букета цветов!

Ники прислал замечательную брошь в виде свернувшейся клубком бриллиантовой змеи с крупным сапфировым кабошоном работы Фаберже. А еще просил передать, что выбирал брошь вместе с императрицей. Это несколько омрачило радость от подарка Государя. Простодушный Ники, конечно, решил, что участие супруги в выборе подарка для меня является знаком расположения, а змея – конечно же, символ мудрости. Но я, разумеется, поняла, что императрица вкладывала в этот подарок совершенно иной смысл…

После представления ко мне в уборную пришел и сам ювелир, Карл Густавович Фаберже.

Я не имела ранее возможности видеть его своими глазами, хотя часто получала выполненные в его мастерских вещи в качестве подарков. От артистов я знала, что Фаберже имеет обыкновение лично принимать покупателей в магазине. И многие балерины любили забегать к нему на Большую Морскую, чтобы выбрать себе украшения, оплачивать которые предстояло их покровителям. Но я никогда не опускалась до такой низости!

Карл Густавович, немолодой, но безукоризненно одетый и с безупречными манерами, произвел на меня самое благоприятное впечатление.

Я сразу же поняла, что нравлюсь ему! И сделала все, чтобы влюбить его в себя окончательно! Мне как раз требовался такой кавалер, чтобы великий князь Сергей Михайлович, высказывавший мне большое расположение, прекратил свои ухаживания за глупой княжной, ставившие меня в весьма неприятное положение.

Сергей… Верный друг Ники, заботливый наставник. Он говорил, что Ники поручил ему заботиться обо мне, оберегать меня, быть рядом. Как это похоже на правду! В сердце Ники было мало любви, но много доброты. Он простодушно вверил меня заботам великого князя. Впрочем, я все-таки благодарна ему за это, так как мне требовалось плечо, на котором я могла выплакать горькие слезы по поводу предстоящей свадьбы Ники. Конечно же, я не любила Сергея. Но ухаживания за княжной моего покровителя надо было прекращать, не хватало мне еще быть оставленной и этим Романовым!

Поэтому, когда в моей уборной появился Карл Густавович и, то и дело сбиваясь, стал говорить комплименты, я все придумала самым чудесным образом. Через пару дней должен проходить у меня обед. И присутствие Фаберже с его влюбленными тоскующими глазами сразу же заставит Сергея порвать с княжной.

Впрочем, ревность затерзала сердце Сергея Михайловича еще до этого обеда. Когда завершился мой бенефис и я, переодевшись, вышла из служебного входа, вся улица была полна людей. Простые студенты и бравые гусары, танцовщики из нашей труппы и бородатые купцы – откуда-то раздобыли они чудное кресло, усадили меня в него и под крики «ура!» и «браво!» доставили прямо к экипажу! Как самого Чайковского! Сергей Михайлович, растерянный, сразу сделался со мной очень нежным. И все же я решила не отказываться от своей маленькой мести. Увлечься какой-то княжной, имея в фаворитках такую талантливую и красивую балерину, как я?! Конечно же, поведение великого князя возмутительно!

Все шло по разработанному мной плану. Когда на обед явился Карл Густавович и, волнуясь, преподнес изумительный браслет белого золота, Сергей сразу же нахмурился. Я поблагодарила Фаберже, усадила его рядом с собой и стала говорить, как высоко ценю его искусство.