Защита поручена Ульянову - Вениамин Константинович Шалагинов

июне 1904 года тайная служба Николая II выследила и арестовала группу социал-демократов из Северного бюро ЦК - Е. Д. Стасову, Ф. В. Ленгника, С. М. Кнуньянца, Н. Э. Баумана… Письмо Абсолюта (Стасовой) и записка, «дословно переданная» Ленину неизвестным лицом, содержали запрос: как быть.

Как держаться перед царским судом?

В ответном письме Ленина, наряду с другими советами, стояло:

«Адвокатов надо брать в ежовые рукавицы и ставить в осадное положение, ибо эта интеллигентская сволочь часто паскудничает… Брать адвокатов только умных, других не надо» [60].

Разяще и нелицеприятно!

Откуда это убеждение?

Просмотрев ворох бумаг, втиснутых в картонный балахон и озаглавленных: «Дознание, произведенное при Московском губернском жандармском управлении об организационной деятельности представителей Центрального Комитета Российской социал-демократической партии в Северном районе России» [61], я не удержался от соблазна задать два-три вопроса Е. Д. Стасовой и таким образом выяснить, какой была обстановка, вызвавшая советы Ленина.

Письмом на письмо Е. Д. Стасова ответила:

«…в связи с судебными процессами над социал-демократами в 1904 - 1905 гг. среди профессиональных революционеров в те времена происходили горячие споры и дискуссии о том, как вести себя на допросах при аресте и на суде» [62].

«В связи с судебными процессами…»

Над партией Ленина вздымался вал судебных репрессий.

Из жизни, из постоянно пополняемых впечатлений о защите адвокатами профессиональных революционеров отлился разящий ленинский вывод: «эта интеллигентская сволочь часто паскудничает».

Подличанье адвокатов Ленин наблюдал и в Самаре.

Красный ковер раскатан по всему полу, от стены до стены.

На ковре перевернутая вверх дном круглая лубяная коробка из-под шляпы, трость, серебряный будильник, галоша, исхоженная, плоская…

И человек. Плотно припал к ковру, будто прикатанный или приклеенный. У самой его головы - лужица, красное на красном. В протоколе имя его будет сегодня в последний раз поставлено в настоящем времени и впервые в прошедшем.

- Господа, судебный следователь просют почтенную публику перейти в гостиную!…

Глазеющая Самара устремляется через порог потоком поддевок, смазных сапогов-грохотов, мундиров, легкомысленных шляпок, буклей. В гостиной на кресле - второй и главный участник происшествия: убийца. Подле него нижний чин с шашкой. Но официальное внимание к человеку в кресле не исключает и всякого другого.

- Ну, ну, полноте. Вот я пожимаю вашу руку и не только от себя…

Странная вещь. В комнате с красным ковром судебный следователь не успел еще поставить на бумаге и первых слов следствия, криминальный фотограф не сделал своего первого снимка, а здесь, в гостиной, «отцы города» уже оправдали виновного.

14 марта 1893 года в 2 часа 45 минут пополудни судебный пристав Самарского окружного суда приглашает в зал из свидетельской другого судебного пристава. Другой - это Марков, еще один участник происшествия и единственный его очевидец.

Председательствующий. Продолжайте, свидетель.

Марков. Слушаюсь-с… Утром я и взыскатель Ханин прибыли в дом господина Венецианова с описью.-Начали без хозяина- они-с убыли на прогулку… Под окном забил колокольчик. И сей же минут в дверях нашей комнаты - они-с, господин Венецианов. «Грабите, значит, помаленьку?» И сразу же, как были в николаевской шинели, садятся на тафту и - дерг сапожок с левой ноги. «Может, и эту вещицу поставите в протокол? Или вот эту?» И начинают снимать шинельку. Положеньице, сами понимаете, прещекотливое. Беру со стола все, что угодило в опись - трость, будильник, статуэтку дамы в полнейшем неглиже, но в перчатках, н-да-с, и на скорой ноге через порог в комнату с красным ковром. Слышу со спины: «Вон, кислая панихида! Вон!»

Председательствующий. Это в ваш адрес?

Марков. Никак нет-с. Панихидой господин Венецианов называли Ханина. Засим последовала длинная тирада. Сказавши Ханину «вон», господин Венецианов стали изливать гнев в непечатных выражениях. Ханин крикнул мне через открытую дверь каким-то не своим, задавленным голосом: «Слышите, господин пристав? Слышите?» И тут стало тихо. Я даже обернулся на эту тишину. И вот тогда-то ухнул выстрел. А как только Ханин вбежал ко мне - еще два. Два кряду. Ханин зажал шею вот так, обеими ладонями враз, и тихо, будто на духу: «Ой, он убил меня». И стал садиться на пол…

Ленин был на процессе купца-убийцы, наблюдал из публики за перипетиями поединка защиты и обвинения. Что он увидел?

Купец под горячую руку прогнал с дрожжевого завода, что содержал в Самаре, рабочего Ханина, отказал ему в расчете, а когда по жалобе Ханина суд присудил ему ничтожное возмещение, выпроводил судебного пристава, а потом и пристрелил рабочего-взыскателя.

Обвинение стояло неколебимо и торжественно, как монумент. Но адвокатов убийцы это ничуть не смущало. Я не оговорился: адвокатов. Бальбу в Риме защищали Цицерон, Красе и Помпеи, Венецианова в Самаре - Позерн, Брокмиллер и… Венецианов, сын обвиняемого, присяжный поверенный Казанской судебной палаты.

Ленину доводилось защищать двух или даже трех подсудимых в одном процессе - по делу о краже стальных рельсов у купца Духимова и чугунного колеса у купчихи Бахаревой, за его щитом стояли самарцы Алашеев, Карташев, Перушкин; по делу о покушении на кражу хлеба из амбара кулака Кривякова - чернорабочий Красиль-ннков, крестьяне Уждин и Зайцев. Но чтобы вот так, трое да на стороне одного… Такого вообще не бывало в Самаре.

В книжках, которые Ленин штудировал перед испытаниями за высшую школу права, было немало лестного и о российской защите, и о российских защитниках. Ради торжества истины, а не ради выигрыша дела для доверителя обнажает защитник свое полемическое оружие. Он свободен, как птица в воздушном океане. Независимость адвоката - это его и право, и обязанность. Он по-особенному чист и порядочен. Честности в общепринятом значении ему мало, он доводит ее до щепетильности…

Но были и другие книги, другие оценки.

Адвокатура - и российская и чужестранная - дает примеры циничного прелюбодеяния мысли. Адвокат - циник и флюгер. Он стоит за все. И потому, что стоит за все, он не стоит ни за что, ни во что не верит и готов верить во что угодно. В науке права он видит арсенал доводов, приложимых к самым противоположным целям. Защита убеждает своим опытом, что, собственно, и права-то в России нет, а есть богатство и бедность: богатство - это право, бедность - бесправие. Адвокатура служит богатству против бедности.

Вот это-то последнее она и демонстрировала в защите Венецианова.

В заседание окружного суда Брокмиллер привез из Казани профессора тамошней духовной академии протоиерея Малова - «высокочтимого свидетеля», который об убийстве не знал ровным счетом ничего. В суд он прибыл отдать должное христианским добродетелям убийцы, которого когда-то крестил.

- Я имею счастье