Защита поручена Ульянову - Вениамин Константинович Шалагинов

- Я уже сказал, - заговорил он, - что восьми лет, перед пасхой, я сшил себе первые брюки. Но это была еще детская забава, а не дело. Главное мое занятие не изменилось: «Федька, сбегай, Федька, принеси!» Разносил готовое, приглашал заказчиков на примерку. Наш уличный перекресток - так Сокольничья, а вот так Почтовая - помню хорошо: на одном углу - приходская школа, на другом - следователь Розенфельд, в его квартире я впервые увидел телефон, на третьем - наша жестяная вывеска «Портной Кулагин», ножницы, катушка ниток, а через дорогу, окно в окно, - дом Рытикова, нижний этаж - чайная, верхний - квартира Ульяновых. Фамилии этой в то время я не знал. Во всем были хлопоты их зятя Елизарова, и только его фамилия запала мне в голову. Под окнами у нас стояла извозчичья биржа, и я не раз наблюдал, как молодой человек, совсем еще молодой, переходил улицу от дома Рытикова и садился в пролетку. Ездил он в окружной суд на Алексеевскую площадь. Чаще ездил, но иногда и ходил пешком. Того же молодого человека я видел и у нас в портновской. Мой старший брат Александр был настоящим художником в портновском деле, и вот он-то…

- Шил Владимиру Ильичу фрак?

- О том, что это был именно Владимир Ильич, я узнал лет через двадцать пять - тридцать. А вот фрака у него, как я думаю, не было, хотя фрак и был положен адвокату в суде… У нас он шил сюртук.

- С левым кармашком?

В морщинках, в уголках глаз моего собеседника на мгновение возникает понимающая озорнинка.

Как мальчишка на посылках, он бывал в дружной деятельной семье Ульяновых, именно такой он и помнит ее. По своим более поздним впечатлениям рассказывает об адвокатах, с которыми работал тогда Ленин. В пору юношества Федора Игнатьевича увлекала мысль объехать и повидать мир. Портной-самоучка, он учился в частной академии верхнего платья в Берлине, шил смокинги, пиджаки, шлафроки в Париже, Лондоне, Филадельфии, был в Японии, на Гавайских островах, а вернувшись домой через Дальний Восток, так и остался самарием. Он часто ходил в окружной суд на процессы, слушал Гиршфельда, который, как и Ленин, был в свое время помощником у Хардина, присутствовал на речах Подбельского, адвоката той же школы.

Слушая его, я то и дело возвращался мыслью к Ленину и наконец спросил:

- Возможно ли допустить, Федор Игнатьевич, что молодой Ульянов пользовался услугами одного извозчика?

- Конечно. Тогда это было принято.

- А вы не слышали, чтобы кто-нибудь искал его?

- Кажется, что-то было.

Извозчик, возивший Ленина в суд!

Позже, как только стало известно, что в фондах музея краеведения обнаружена фотография именно этого извозчика, я тотчас же отправился туда и был обрадован вдвойне: фотография обещала воспоминания. На обороте ее говорилось: «Степанов Александр Сергеевич, возивший в 1892 - 1893 гг. Ленина в окружной суд. Степанов тогда был легковым извозчиком. Его воспоминания записаны. Снят 5-го IV 34 г. в Музее революции во время записи его воспоминаний»56.

«Воспоминания записаны».

Но… вот уже миновал год, а они все еще не найдены. Найдут ли их? Очень возможно. На этом пути куйбышев-цы сделали важный шаг: они установили, кто их записывал. Обнаружена еще одна фотография с такой вот подписью на обороте: «5 апреля 1934 г. научный сотрудник Музея революции (Самара) К. В. Башков спрашивает Степанова Александра Сергеевича, возившего Ленина в окружной суд в 1892 - 1893 гг… Степанов был легковым извозчиком» [57].

Три раза встречался я с Ф. И. Кулагиным, и всякий раз речь заходила о самарских годах Владимира Ильича. Живое слово порой предпочтительнее архивной папки: человека можно спросить, папку не спросишь. Многое получило новые краски. И родилась еще одна тема.

10

21, 24, 26, 28 мая, 1, 3, 6, 8 и 10 июня 1889 года в «Самарской газете» печаталось следующее объявление: «Бывший студент желает иметь урок. Согласен в отъезд. Адрес: Вознесенская ул[ица] д[ом] Саушкиной, Елизарову, для передачи Владимиру] У[льянову] письменно».

В том же году, 28 октября, в прошении на имя министра народного просвещения Владимир Ильич писал: «…крайне нуждаясь в каком-либо занятии, которое дало бы мне возможность поддерживать своим трудом семью, состоящую из престарелой матери и малолетних брата и сестры, имею честь покорнейше просить Ваше Сиятельство разрешить мне держать экзамен на кандидата юридических наук экстерном при каком-либо высшем учебном заведении»58.

Живя в Самаре, Ульяновы терпели материальные лишения. Поэтому строгая разборчивость Ленина в выборе дел, пренебрежение дорогими «хлебными» защитами, отказы в помощи «именитым» удивляли многих адвокатов.

В. Клечковский, кустарь-экспериментатор, получает от купца И. Рытикова 280 руб. под обязательство следующего содержания: «Обещаю на принадлежащем мне заводе, в местности, именуемой Кряж, из данного мне воловьего мяса, в количестве 800 пудов, выварить сорок пудов сухого бульона, высушить его, выложить плитками и сдать г. Рытикову». Сухой бульон не получился, Клечковский умер, купец возбудил у городского судьи 1-го участка «дело с имуществом умершего». Представитель имущества готовился увидеть за столиком истца Ульянова - Ульяновы жили тогда в доме Рытикова, но увидел совсем другое лицо.

17 февраля 1893 года «Самарская газета» извещает читателей о том, что из подвала того же купца Рытикова - угол Почтовой и Сокольничьей - совершена кража. Купец ищет удовлетворения. И на этот раз Ульянов уклоняется от унизительной роли домашнего адвоката.

Крупный хлеботорговец Ф. Красиков, наживший состояние на скупке башкирских земель, лишку поприжал мужиков, по собственному его выражению, и попал под суд. Ища выхода, Красиков обратился к Ленину:

- Коли знать будут, что ты за мое дело взялся, - откровенничал купец, - значит, не так уж я виноват перед мужиками…

Ленин принял купца подчеркнуто холодно и, не пригласив сесть, отказал в защите.

На другой день адвокаты, собравшиеся у себя в «присутствии», были свидетелями такого диалога.

Ященко (старый адвокат). Сухо, сухо клиентов принимаете. Зря человека обидели, да и себе большой урон сделали. Ведь за ним потянулись бы к вам с делами и другие такие же, дела-то у них под одну стать. Лопатой бы денежки загребали!

Ульянов. Заведомого вора защищать не хочу.

Ященко. А я вот взял его дело, ибо поступаю по незыблемому закону правосудия: каждый, будь он даже вор, имеет право взять себе защитника.

Ульянов. Против права вора брать себе защитника не возражаю, отвергаю только право защитника брать воровские деньги за защиту [59].

Ленину глубоко антипатичны исконные качества царской адвокатуры: нравственная нечистоплотность, культ рубля, демагогия, крючкотворство. В