Тухачевский - Борис Соколов

Учитывая опыт командования 8-й армией в Донской области, Тухачевский фактически методом «от противного» обосновал правильность избранного Вацетисом и Троцким плана нанесения главного удара через пролетарский Донбасс с «классовой точки зрения»: «Значительно ухудшается дело в том случае, если в тылах у нас остаются „мертвящие“ для нас центры. Они требуют большого расхода войск для удержания этих центров в повиновении. Таких тылов надо избегать. Главная причина краха нашей кампании на Южном фронте весной этого года заключалась в том, что главные силы фронта были двинуты не там, где мы имели бы советские жизненные тылы в Донецком бассейне, а там, где мы имели „мертвящие“ тылы, требовавшие выделения больших гарнизонов для удержания за собой обширных Донских степей. Вопрос отношения числа к пространству не был учтен, и армии наши были разбиты». Командарм доказывал необходимость массирования всех сил на небольшом по протяженности участке фронта, поскольку из-за плохого состояния транспорта неприятель не сможет быстро сосредоточить здесь достаточно войск для отражения удара «дробящим молотом»: «Мы можем достигать на отдельных участках фронта подавляющее превосходство сил, а это, в связи с невозможностью для противника вовремя уравнять силы, принесет ему неминуемое поражение… Время, потребное противнику на перегруппировку, очень велико. Темп развития операций в нашей войне… отличается необычайной скоростью… Мы сохраним за собой превосходство над противником и на громадном протяжении преследования.

Кроме этого преимущества есть еще и то, что наступающий мобилизует в занятых областях родственные ему классы. Разбитые же армии в гражданской войне отличаются тем, что уроженцы теряемых областей дезертируют и остаются в своих родных местах. Таким образом, по мере наступления наступающий непрерывно усиливается, а отступающий непрерывно ослабляется. Это также одно из характерных явлений гражданской войны.

В войнах национальных отступающий, отходя на свои сообщения, легко получает подкрепления, а наступающий непрерывно ослабляется на обеспечение тылов. В нашей войне наступление по „мертвящим“ для нас центрам напоминает эти условия национальной войны. Сгладить их можно лишь систематической колонизацией покоряемых областей с большой потерей времени.

Превосходства сил можно достигнуть не только перебросками и перегруппировками, но и концентрическим наступлением (столь любимым Тухачевским. — Б. С.), если до пункта сосредоточения противник не окажет серьезного сопротивления. Организацией в тылу противника восстаний и партизанских действий мы также можем создать благоприятное соотношение сил.

В нашей войне мы непрерывно грешим в смысле нарушения изложенных принципов. Наши наступления мы ведем на широких фронтах бесконечными, слабыми кордонами. Мы почти не практикуем перебросок и перегруппировок, мы не создаем дробящих кулаков, и потому наша борьба на фронтах надоедливо выливается в какой-то танц-класс (похоже, Михаил Николаевич здесь вспомнил золотые времена кадетского корпуса. — Б. С.).

Для достижения успеха в нашей войне, как никогда, надо быть смелым, быстрым; как никогда, надо уметь маневрировать, а для того чтобы овладеть сознательно этими качествами, необходимо изучать военное дело всех времен и народов, необходимо уметь произвести научно-критический анализ условий ведения нашей войны».

Беда Тухачевского была в том, что он всякую будущую войну с участием Советской России рассматривал как продолжение Гражданской войны и рассчитывал, что на помощь Красной армии непременно придет европейский пролетариат. И войну с Польшей в 1920 году не только тогдашний командующий Западным фронтом, но и большинство коммунистических вождей рассматривали как войну Гражданскую, а не национальную. Потому и противника называли не просто «поляками», но «белополяками», а старое шовинистическое выражение «польские паны» приобрело сугубо классовую окраску — под «панами» понимались ненавистные польские дворяне, шляхта, а заодно и капиталисты. Когда же выяснилось, что советско-польская война — это все-таки классическая национальная война, что при отступлении польские солдаты отнюдь не спешат расходиться по домам, а тем более вступать в ряды победоносно двигавшейся на Варшаву Красной армии, что наступающий, как и бывает обычно в войнах между государствами, постепенно слабеет, отрываясь от своих баз, а отступающий, приближаясь к источникам пополнения людьми и вооружением, усиливается — вот тогда войска Тухачевского в одночасье оказались почти полностью уничтожены. К несчастью, молодой полководец тот суровый урок до конца не усвоил. И двенадцать лет спустя в своем концептуальном труде «Новые вопросы войны» оптимистически предрекал: «В войне империалистов против СССР рабочие капиталистических стран, ведущие борьбу за превращение войны империалистической в войну гражданскую, будут создавать свои Красные Армии, подобно тому, как это делали польские рабочие в 1920 году (? — Б. С.), и будут вступать в ряды нашей Красной Армии в целях поддержать и обеспечить ее победу, как над собственной буржуазией, так и над буржуазией всего мира». Еще хуже оказалось то, что враги Тухачевского в Красной армии, добившиеся в конечном счете падения и гибели маршала, полностью разделяли установку на исключительно наступательный характер действий советских войск в будущей войне и даже расчеты на помощь «братьев по классу» по другую сторону фронта. Это во многом способствовало катастрофическому для СССР началу Великой Отечественной войны.

Вскоре после доклада «Стратегия национальная и классовая», пользуясь представившейся двухмесячной вынужденной передышкой, Тухачевский написал тесно примыкающую к докладу статью «Статистика в гражданской войне». Она появилась в 1920 году в первом номере журнала «Революция и война». Автор статьи отстаивал «классовый подход» и интернационализм, утверждая: «Статистическое исследование народонаселения для гражданской войны будет прежде всего изучать его классовую группировку, его имущественное положение, его классовое… соотношение, сословия и проч. Вопрос национальный в этом случае отходит на второй план. Правда, и в гражданских войнах мы видим явления, когда некоторые классы присоединяются к той или другой воюющей нации, но это будет лишь в том случае, когда вражда классовая совпадает с враждой национальной, т. е. когда известная нация эксплуатируется другой. Иногда даже религиозное движение может совпасть с классовым: у малокультурных народов». Он критиковал специалистов Всероссийского главного штаба из бывших генералов за то, что в своей оценке тех или иных окраинных театров военных действий они преобладание русских в населении расценивали как фактор, в целом благоприятный для Красной армии. «Чрезвычайно интересно знать, — издевательски осведомлялся Тухачевский, с кем же, по мнению Всероглавштаба, ведем войну. Уж не с „басурманами“ ли, или не с инородцами ли вообще. Почему Всероглавштаб предпочитает всем другим национальностям русскую? Или, может быть, русских контрреволюционеров он не считает больше русскими и смело обращает их в инородцев вместе со всеми „славными“ их вождями: Колчаком, Деникиным и доброй половиной старого русского офицерства?»

Что-то уж очень усердно демонстрирует Михаил Николаевич свой интернационализм и марксизм. Словно самого себя пытается убедить в истинности коммунистических догм. И не только самого себя, но и внимательных читателей рангом повыше уверяет, что и в мыслях не имеет превратить Красную армию в национальную русскую армию, что не национальная идея, а солидарность с рабочим классом движет его поступками. Ради счастья пролетариата делает карьеру в Красной армии бывший подпоручик Тухачевский… Но, может, в глубине души он все же ощущает себя русским и через торжество мировой революции видит путь к величию России? Ведь утверждает же Сабанеев, что на его укоризненное замечание после шутовской «большевистской мессы»: «Как же это вы так, — большевик и член партии?» Тухачевский совершенно серьезно ответил: «Я не большевик, но сейчас мне по пути с большевиками».