Хочу сны. Игра уравнителей - Марк Йерго

Где-то совсем рядом послышались радостные детские голоса. Ньютон увидел справа от себя, как темноволосая девочка в синем купальнике и двое мальчишек отделились от массовки взрослых и побежали прямо к хранителям, окружающим границы оазиса.

Мальчишки бежали впереди, что-то крича друг другу. Девочка едва успевала за друзьями и, в отличие от них, настроенных любопытно-воинственно, улыбалась как-то наивно и бесстрашно, как могут улыбаться только дети.

– Стой, – сказал один мальчик другому и схватил друга за руку. Но тот оттолкнул его и с опаской стал красться к одному из хранителей.

На мгновение Ньютон забеспокоился, но вспомнив слова Гуру, решил не вмешиваться.

Храбрый мальчик подошёл к хранителю. Другой остался позади. Девочка всё ещё медленно пробиралась по песку. С кончиков её чёрных волос стекала вода. Хранитель смотрел куда-то вдаль, будто отказывался замечать детей. Рядом с ними – живыми и любопытными, он выглядел как скорбная кладбищенская статуя смерти в тряпье и капюшоне.

Ньютону показалось, что дети сейчас убегут. Но в руках храбреца возникла палка, он потянулся ею к «чучелу» и то вдруг ожило. С жирным хрустом голова хранителя опустилась и внезапно возникшие на ней раскосые глазницы впились в мальчика. Тот выронил палку и пронзительно закричал. Его побелевшее за секунду лицо исказилось в предсмертной гримасе ужаса.

Второй мальчик испарился.

Хранитель резко изогнулся пополам, словно решил встать «на мостик», затем его тело крутануло на сто восемьдесят градусов, точно существовало отдельно от ног, и перевёрнутая морда поравнялась с лицом мальчика. Тогда хранитель разинул кривую пасть и изверг маслянисто-дымчатую тьму, которая за секунду окутала и парализовала ребёнка.

Ньютон, как и ничего не замечающие сновидцы, не слышал истошных, рвущих душу криков хранителя. Ведь эти звуки может слышать лишь «атакованный». Так хранители вытаскивают из подсознания пробуждающегося человека его потаённые страхи и окунают в них, чтобы сновидцу захотелось поверить, что это просто сон, а не какой-то иной мир, и скорее проснуться. Мальчик не выдержал этой пытки и быстро исчез. Хранитель же втянул чёрное облако в своё нутро, медленно закрыл пасть, и, словно насытившись, лениво вернулся в прежнее положение, вновь становясь неотличимым от своих сородичей.

Ньютон мысленно облегчённо выдохнул. Но девочка всё ещё была здесь. Она уже подходила к хранителю с прежней смелой улыбкой, высоко задрав головку, и тянула к чудовищу свои тонкие хрупкие ручки.

В этот миг Ньютону показалось, что сейчас произойдёт что-то плохое, непоправимое. Сердце застучало, как бешеное. Хранители все, как один, обернулись на сноходца.

– Нет, не надо! – закричал Ньютон и, сорвавшись с холма, побежал к девочке.

Заметив это, Гуру, сидящий на другом конце пляжа, мысленно приказал Ньютону остановиться. Но Ньютон не послушал и продолжил бежать, внезапно утопая в чём-то невидимом и непроходимом. А девочка уже стояла у ног невозмутимой твари, старательно тянулась к ней, вытащив язычок от усердия.

– Стой!

Ньютон наклонился, чтобы схватить девочку и бежать, бежать, бежать прочь! Но внезапно перед ним возник Гуру с занесённой для удара рукой. Могучий кулак учителя обрушился на лицо ученика, и последнее, что запомнил Ньютон, перед пробуждением – пёстрая рубашка, толстый живот учителя и его рассерженный голос:

– Идиот! О чём ты думал?

Этот голос ещё долго звучал в голове, даже когда Виктор открыл глаза и медленно зашарил ими по мутному потолку комнаты.

С каждым новым погружением в мир снов глаза Ньютона открывались всё шире, и всё крепче глаза Виктора смыкались в реальности.

Прекрасный, пусть и почти бесплотный мир, где неизвестные планеты и другие космические тела так близки к немым горам, вспарывающим грозовые облака. Мир, где солнце томилось под оставленными жизнью городами, единственными обитателями которых оставались безмолвные тени. Мир, где порой океан бушевал наравне с небом, а порой пребывал в зеркальном штиле, и ничего не было, кроме этого океана и чёрных глаз хранителей, смотрящих с его дна. Этот мир, полный нелогичных, но действующих законов, Ньютон находил в тысячу раз прекраснее реальности.

Проходя очередную милю в разрушенном мегаполисе, спускаясь по красной реке к глубинам подземного царства Аида, или взбираясь по ступеням из воздуха к небесному замку Олимпа, Ньютон понимал этот мир всё лучше и лучше и проникался к нему благоговейным уважением, которое одновременно терял к реальности.

Виктор всё реже ходил в институт, и всё чаще в больницу, чтобы взять справку о какой-нибудь выдуманной, как он сам считал, болезни. На деле же его иммунитет ослабевал с каждым днём и простудные недомогания, вкупе с мигренями и резями в желудке, стали привычными для его бодрствующего состояния. А когда ему надоело выслушивать речи доктора о здоровом сне и физических нагрузках, то просто украл с его стола проштампованные бланки и стал сам выписывать себе освобождения.

Он потерял аппетит, почти перестал отвечать на звонки и только изредка сам звонил матери.

Бетонный мир за окном казался для него теперь слишком шумным. Постоянно болела голова. Редко выходя из дома, он изучал прохожих, пытался разглядеть в пустых лицах хоть что-то, оправдывающее само существование реальности. Спешащие по своим делам люди казались манекенами: по утрам плетутся на работу с безвольно опущенными руками, чтобы вечером снова возвратиться в бетонные коробочки и врасти в стены… Подумать только, говорил в Викторе голос Ньютона, большую часть жизни они проводят в жалких тридцати квадратных метрах, и мечтают о том, чтобы хоть раз в жизни съездить к Египетским пирамидам или другим чудесам света. Сноходец же может за ночь посетить все семь чудес света, включая и давно уничтоженные…

В мире снов Ньютон мог проходить сквозь стены, искажать пространство, телепортироваться, гулять по воздуху, изменять внешность. Способности его не знали границ. Но с каждым приобретённым навыком управлять своим физическим телом в реальности становилось всё труднее и болезненнее.

Однажды он пытался сварить кашу на своей крохотной душной кухне и неожиданно почувствовал тяжёлую фантомную боль слева – там, где не было руки. Он зарычал сквозь зубы и выронил мешок с крупой прямо на раскалённую газовую плитку. Кухню заполнил едкий дым, пока он корчился от боли и пытался погасить огненный сине-оранжевый цветок, то и дело, путая выключатели конфорок.

Дурацкое тело! Бесполезная мясная клетка! – разозлился он, когда вместо прежней боли до тошноты скрутило желудок.

Полусогнутый он распахивал окна, когда в дверь громко постучалась старуха соседка и спросила, есть ли кто живой. Когда Виктор крикнул, что есть, и закашлялся, старуха вновь завопила из подъезда противным голосом:

– Воняет на весь подъезд! Ты что там такое жжёшь, а?

Он извинился и прокричал, что всё в порядке, не отперев дверь.