Воспоминания бабушки. Очерки культурной истории евреев России в ХIХ в. - Полина Венгерова

Очень много шутили над так называемыми зогеркес[157]. В сороковых годах девятнадцатого века женщина из народа, умевшая читать по-еврейски, была еще большой редкостью. Однако желание молиться в субботу и особенно в святые праздники было большим. На помощь приходили грамотные женщины. За небольшую плату они по упомянутым дням читали молитвы для женщин. Увы, такие грамотейки находились не во всех еврейских местечках. В этом случае приходилось искать мужчину, который залезал в пустую бочку в женском отделении синагоги и из этого укрытия, окруженный женщинами, читал им вслух молитвы. Легко представить, какие при этом возникали комичные ситуации, каким неистощимым источником анекдотов стала бочка…

Чтицу молитв называли зогерке, а чтеца — зогер. И читать молитвы надо было плачущим голосом, чтобы зарыдали все стоявшие вокруг женщины. Среди слушательниц нашей общины была тугоухая жена мясника. Она попросила чтицу читать погромче и обещала ей за это большой кусок печенки. Та же, не прерывая молитвы, плачущим голосом пропела ей в ответ: «Хоть с печенкой, хоть без печенки». Стоящие вокруг женщины подумали, что эти слова относятся к молитве, и в своем неведении доверчиво подхватили: «Хоть с печенкой, хоть без печенки». Одна из этих женщин, возвращаясь домой, встретила на улице другую, направлявшуюся в синагогу. В ответ на вопрос, какую сегодня читали молитву, первая сказала: «Ну… насчет печенки». «А в прошлом году такого не было», — возразила вторая. — «Хайнт эфшер![158] Ведь нынче год-то високосный!..»

Нас, детей, радовали предстоящие дни. Мое сердце билось сильней в предвкушении удовольствий.

Сразу после завтрака производился осмотр кущей — просторной, высокой, вытянутой в длину беседки с большими окнами, куда никто не заглядывал целый год. Поэтому ее сначала нужно было вымыть, украсить, обжить, и слуга немедленно принимался за дело.

Следующие три дня до Сукоса[159] мы были свободны; никто не учился, не штудировал ученых книг, мне кажется, что молодые люди даже не слишком усердно молились. Наши посещения хедера прекращались уже с Рош-ха-Шоно, так как каникулы еврейской молодежи продолжаются до месяца хешван (с сентября до октября).

В эрев-Йом-тов, канун праздника, в беседку приносили все имевшиеся в доме ковры, и молодые люди под руководством отца увешивали ими стены. Туда же переносили зеркала, мебель из столовой и даже люстру. В канун праздника все надевали красивые наряды. Мать и молодые женщины зажигали большие серебряные светильники и творили свою тихую благочестивую молитву, после чего мы все удобно рассаживались вокруг стола и любовались украшенной суке (беседкой). Ее съемная крыша была уже заменена еловыми ветками. Выглядело это чудесно и странно. Множество горящих свечей, пестрые ковры, высокие хрустальные зеркала, зеленая крыша из еловых ветвей и усыпанное серебряными мерцающими звездами синее ночное небо, ласково заглядывающее сквозь ветви, придавали помещению сказочное очарование.

Мать в праздничном наряде с драгоценными украшениями занимала место среди своих, тоже богато разодетых, замужних и незамужних дочерей. Потом из синагоги возвращались мужчины, и за столом разворачивалась прелестная патриархальная картина семейной жизни тогдашних евреев. В своих длинных черных атласных кафтанах, в дорогих высоких соболиных шапках, с сияющими молодыми лицами, они смотрелись куда лучше, чем современная молодежь во фраках и белых галстуках с этими их глупыми скучающими минами. Отец давал нам благословение; все умывали руки, молились и съедали первый кусок хлеба, обмакивая его в мед. Ужин начинали с перченой рыбы и заканчивали овощами. Те, кому вечерний воздух казался слишком прохладным, покидали суке; другие оставались, продолжая беседу.

На следующее утро, в первый день праздника, в синагоге проходило особенно торжественное богослужение, и снова можно было наблюдать импозантное зрелище: мужчины стояли рядами на своих местах, держа в правой руке зеленую тонкую пальмовую ветвь, а в левой — ароматный, золотистый плод эсрога, и пели хвалебный гимн Халель, а потом, следуя за кантором, совершали хакофес[160] (обход) синагоги.

К часу дня все возвращались домой, и тут начинали приходить гости, которых угощали вином и сладостями. После обеда делали что хотели: одни ложились вздремнуть, другие шли гулять. Но никто не забывал, что к пяти часам нужно явиться в синагогу на предвечернюю молитву. Второй день праздника почти совсем не отличался от первого.

Следующие четыре дня — это так называемые хол ха-моэд (полупраздники), когда разрешается ездить, торговать и делать покупки. Однако тогдашние евреи не пользовались этой свободой, и даже очень бедные ремесленники не открывали свои мастерские, позволяя себе повеселиться, отдохнуть и вволю поесть. На седьмой день, Хошано Рабо[161], снова всю ночь читают Тору. По народному поверью, в этот вечер можно увидеть безголовую тень того, кому в этом году суждено умереть. Ночью должно отвориться небо, и благочестивый, богобоязненный еврей может увидеть его великолепие! Нужно только поскорее воскликнуть «Кол тов!» (Всего хорошего!), и тогда исполнится любое желание. В эту же ночь шамес (синагогальный служка) приготовляет хаушанес (три связанные в пучок ивовые ветки), которые положено держать в руке во время утренней молитвы. «Ивовая молитва» творится с великим благоговением и в слезах и заканчивается тем, что с веток сбиваются листья.

В этот день белый хлеб печется в форме птицы. Говорят, что в этот день на небесах принимается окончательное решение, кому жить, а кому умереть, и что эта птица летит на небо и приносит записку с вынесенным приговором. Восьмой день праздника Кущей называется Шмини Ацерес[162]. На вечер все снова надевают праздничные наряды и украшения. На следующее утро служба в синагоге начинается очень рано. Читается мудрая вдохновенная поэма «Гешем»[163] (моление о дожде), в которой люди просят небо послать им дождь. Эта молитва затягивает богослужение почти на час и приводит посетителей синагоги в состояние экстаза.