Цвет сакуры красный - Борис Орлов

Подошел я, интересуюсь: не вы ли, гражданочка, будете Груша Плотникова? А она меня увидела – покраснела вся, и отвечает:

- Именно я. А не вы ли будете Вася Козельцов?

Имя мое запомнила. Я как это услышал – прямо словно взлететь готов. Но взлетать не стал, а только взял ее за руку. И начал с ней вежливый разговор: как живется, да не забижают ли хозяева. И тут она мне такое рассказала – я даже не верил сперва. Хозяева ее оказались люди совершенно удивительные: за прислугу ее вовсе не считают, а живет она с ними, ровно одному – дочь, а другому – сестра родная. Я интересуюсь: сестра ли? А она вспыхнула, да как принялась меня честить – на силу ее успокоил. Оказывается, нет ни у отца, ни у сына к ней любовного интересу. А вот, однако ж, дрова ей колоть не разрешают, воду сами в дом таскают, приодели её, в театр, в музей, в кино водят. Говорят, что не правильно это, если у них домашняя хозяйка плохо одета да совсем не образована. Это, говорят, позор для них большой.

Удивляюсь я такое слушать, но ведь понимаю: если жить по-советски, так ведь так и надо. Спросил Грушу: хозяин-то у нее партийный? Она мне рассказывает, что не просто партийный, а очень даже близкую дружбу с секретарем их заводской ячейки водит, и что иногда спорят они – только до драки не доходит, а в дому у них газеты выписывают: «Правду», «Известия», журнал «Большевик», и еще один журнал и две газеты на иностранном языке, но тоже – партийные.

За разговорами дошли до дома, где она теперь проживает. Груша мне:

- Зайдите, – говорит, – товарищ Вася Козельцов, к нам. Я пока обед готовить стану, вы у меня посидите.

И посидел я у нее. Она мясной похлебки с галушками наварила и мне миску налила. Я съел, только нахваливал. И даже спросить осмелился: что она все же себе думает о вопросах любви, брака и сознательной советской семьи?

Только она мне ответить не успела: слышим – дверь хлопнула и голос в прихожей:

- Грушенька, я – дома. Обедать буду, когда сын вернется, а пока не сочти за труд: чаю мне сделай.

Волков-старший вернулся один. Сын с самого утра умчался в клуб: там у кимовцев подготовка к какому-то очередному мероприятию. А отец, невзирая на выходной день, отправился в заводскую лабораторию. У него родилась идея подсказать РККА рецепт напалма. Но не простого, а самовоспламеняющегося, как жидкости КС или БГС[24]. Вот только использовать белый фосфор или сероуглерод ему очень уж не хотелось: связываться с токсичными веществами – слуга покорный! А белый фосфор еще и не стабилен. «Не-е-ет, такой хоккей нам не нужен!»

Точной концентрации солей нафтеновых и пальметиновой кислот в напалме Всеволод Николаевич не помнил, но был уверен, что значение лежит в диапазоне от пяти до десяти процентов[25], так что необходимо просто выбрать оптимальное значение.

Над этим он и проработал полдня, а затем начал подбирать ингредиент для самовоспламенения. В качестве такового Волков, решив не изобретать велосипеда, собирался использовать сплав щелочных металлов, попутно отчаянно вспоминая: когда точно появился полистирол? Очень уж хотелось создать заодно и «Напалм-В»[26]…

Натрий-калиевый сплав идеально подошел в качестве воспламенителя. Настолько идеально, что пожар в лаборатории Волкову-старшему удалось потушить далеко не сразу. Справившись с огнем и убедившись, что ущерб, понесенный лабораторным оборудованием и запасами реактивов, минимальный, Всеволод Николаевич решил, что на сегодня с него достаточно.

Он тщательно зафиксировал все в лабораторном журнале, сообщил вахтеру о случившемся, затем они вместе составили акт о произошедшем и Волков написал расписку, что готов возместить ущерб. Вахтер поудивлялся такой честности и похмыкал по поводу излишнего буквоедства, но опытный инженер, в своем далеком прошлом-будущем неоднократно общавшийся со следственными органами, трудовой инспекцией, пожарниками, экологами и СЭС, точно знал, что «чем больше бумаг, тем спокойнее заднице», и отказываться от своей полезной привычки не собирался.

Всеволод Николаевич дождался, пока пенал с ключами не будет опечатан на вахте, и пошагал домой, по пути размышляя: что-нибудь сегодня прошло не так? Выходило, что все хорошо, и, пожалуй, можно направлять свою рацуху[27] Наркому Обороны…

За этими мыслями он не заметил, как дошел до дома. Судя по тому, что в доме не завывало радио, не гремело пианино и не раздавался многоголосый молодой хор – сын еще не вернулся. Он окликнул Грушу и попросил чаю, но вместо ответа услышал какой-то странный писк. Это ему не понравилось: обычно девушка отвечала громко и многословно. «Что это с ней? Э-э-э, а уж не явился ли к нам какой лихой гость?»

Волоков метнулся на кухню, попутно заметив, где стоят топор и маленькая кочерга. «Черт его знает: а ну, как пригодятся?» Но они не пригодились, хотя гость в кухне все же обнаружился: крепкий, румяный милиционер с веснушчатым лицом. В петлицах Всеволод Николаевич разглядел странный значок, напоминающий геральдический щит синего цвета[28]. Смущенная и испуганная Груша стояла напротив него, явно не зная, что сказать…

«Между прочим, форма милиционера еще не делает из человека сотрудника внутренних органов, – вдруг подумалось Волкову. – Мало ли какие артисты бывают?» Вслух же он, прочно фиксируя взглядом милиционера, спросил:

- Грушенька, скажи честно: ты ограбила банк? Нет?

Девушка отчаянно замотала головой.

- Убила на базаре торгаша, обвесившего тебя? Обсчитавшего? Тоже нет? – продолжал Волков. И увидев отрицательную реакцию девушки, обратился к милиционеру, – Товарищ, не знаю, как вас звать-величать: что бы ни натворила наша Груша, ни в чем серьезном она замешана быть не может. А если штраф нужен – пожалуйста! – Все так же не отводя глаз от человека в черной форме, он прикоснулся левой рукой к нагрудному карману френча, и добавил, – С вас – квитанция, с меня – денежки.

Козельцов непроизвольно вздрогнул. Мужчина улыбался, но глаза его оставались цепкими, холодными, оценивающими. Василий отслужил срочную службу в пограничниках и не где-нибудь – на польской границе! – так что хорошо знал такой взгляд. Так смотрят через прицел, или сжимая в руке рукоять ножа. По спине пробежал предательский холодок…

«Да это ж он Грушу защищать изготовился, – сообразил он. – Неужто за мазурика меня какого принимает?»

Очень осторожно, стараясь, чтобы не показалось, будто потянулся за оружием, он тоже поднял руку к карману гимнастерки и вытащил оттуда свои документы, однако протянуть их страшному мужчине не успел.

- Это ж милицейский Вася Козельцов! – воскликнула Груша.

Волков улыбнулся и, все еще не отводя взгляда от милиционера, спросил:

- Твой?

Девушка покраснела так, что рядом с ней красный помидор показался бы белым, и кивнула. И тут же Василий увидел, как из глаз стоявшего напротив исчез лед. Волков протянул руку, отводя в сторону протянутые документы:

- Волков Всеволод Николаевич. А ты, значит, милицейский Вася Козельцов? – и повернулся к Груше. – А почему гость на кухне сидит? Что же это ты, хозяюшка, гостя принять не можешь? Хоть накормила?