Черная Шаль. Книга 1 - Алексей Резник

Кровь прилила к голове Буруслана, он выпучил глаза и широко разинул рот, пытаясь хоть что-то понять и с чем-то сравнить представшее перед его глазами невероятное зрелище. Он плотно зажмурил глаза, потряс головой, вновь стремительно распахнул глаза: но нет, ничего не изменилось – малиновый свет из-под старинного абажура свободно стекал искристыми веселыми ручейками по великолепно отполированной поверхности заколдованных и превратившихся в стеклянные статуи Вишана, Шиты и Мишты.

Кстати, к столу был придвинут и четвертый, свободный – очевидно, приготовленный для Дюфини, стул. А может быть и не для Дюфини, может быть для него – для Буруслана. Стоило только так подумать Буруслану о свободном стуле, как тут же он на него и сел. На столе, к тому же, нашлась и свободная вилка. А сам Буруслан не мог почему-то смотреть на своих остекленевших друзей – скорее всего, чтобы просто-напросто не рехнуться, а возможно – по иной причине. Но как бы там ни было – старый бандит не мог оторвать взгляда от сковородки наполненной золотисто-пурпурным мясом, подёрнутым радужной пленкой смеси из сока и жира.

Буруслан залюбовался волшебным мясом и сам не заметил, как придвинул к себе сковородку, положив предварительно автомат на угол стола. Схватил вилку одной рукой, другой – пустую на треть бутылку «Абсолют-цитрон», прямо из горлышка сделал большой глоток водки, подцепил вилкой кусочек покрасивей, посочней, да поаппетитнее и поскорее отправил в рот. Быстро прожевав и проглотив кусок, Буруслан почувствовал удивительную легкость и молодую упругость в давно одряхлевших мышцах, распирающее грудную клетку радостное волнение, и – приятнейший шум в голове – прибой волн удовольствия на тоскливых похмельных берегах моря водки «Абсолют-цитрон».

– Малик, Маер! – крикнул захмелевший Буруслан, забывший о совсем недавних сомнениях и страхах, идите скорее сюда – хозяева за стол приглашают! – он хрипло рассмеялся собственной незатейливой шутке и вдруг, сам не зная зачем, щелкнул средним пальцем сидевшую к нему ближе остальных Шиту по гладкому блестящему лбу. Лоб Шиты издал нежный мелодичный звон, неизвестно почему еще сильнее рассмешивший Буруслана…

Несмотря на все усилия, стрэнг не мог до конца разобраться в сути катастрофы, происшедшей с его хозяином и с ним самим.

– А когда мы сможем начать летать? – спросила любознательная свадебная простынь, – Сейчас вот не то чтобы летать, но и даже просто пошевелиться я не могу.

– Я думаю, что завтра ночью, – последовал уверенный ответ стрэнга, и, мучаясь неопределенностью и навалившейся тоской, он непроизвольно попытался расправить могучие черные крылья, на чьей поверхности полыхало холодное бирюзовое пламя…

Старый шифоньер громко и протяжно скрипнул. Скрип его немного напомнил мучительный стон смертельно уставшего от несчастной жизни пожилого человека, и задремавший, допивший водку из бутылки, Михаил Иванович тревожно встрепенулся, бессмысленно вытаращив на шифоньер красные от водки и слез близорукие глаза.

Бирюзовый лучик, прочертивший душный воздух спальни от щели между дверцей и крышкой шифоньера до потолка, привлек рассеивающееся внимание тестя, но каких-либо выводов сделать ему не удалось, выражаясь сухим протокольным языком – по причине сильного алкогольного опьянения. Поглазев некоторое время на шифоньер, внутри которого притаилось чудовище, Михаил Иванович мягко отвалился на подушки неразобранной кровати и крепко заснул, успев перед этим дернуть шнурок выключателя торшера, погрузив спальню во тьму, если, конечно, не считать льдистого бирюзового лучика…

В сложно устроенном многофункциональном мозговом центре стрэнга неожиданно загорелась схема городского кладбища, исчерченная сиренево флюоресцирующими линиями и точками, и в юго-восточной части его – яркий смарагдовый крестик, означавший местонахождение могилы Антонины Кирилловны. Крестик беспокойно пульсировал и многозначительно мигал, чем сразу стал вызывать у стрэнга сильное беспокойство, и, короткое время понаблюдав за призывным мерцанием смарагдового крестика, стрэнг объявил белью:

– Я сейчас улечу!

– Куда?! – уже не совсем равнодушно и с легкими нотками беспокойства спросило белье.

– К своему новому Хозяину – он только что позвал меня! – стрэнг сделал соответствующее волевое усилие и замок дверцы открылся, сопровождаемый характерным щелканьем. Ключ выпал из скважины на пол, дверца медленно раскрылась и спальня родителей Рады щедро осветилась красивыми и тревожными бирюзово-смарагдовыми сполохами, в совокупности своей чем-то напоминающими северное сияние. В его холодном ледяном блеске, Михаил Иванович, бесчувственно валявшийся на кровати, напоминал замерзшего, «в усмерть» пьяного полярника.

На бельевых полках сделалось почти также оживленно, как на базарной площади в воскресный день – неуклюже зашевелилось, мрачно зашушукало белье, заколыхались плавными волнами миллионы каратов драгоценных камней, распылившихся в воздухе сверкающими прозрачными слоями, с верхней полки медленно поползло черное мохнатое тело стрэнга, заметно увеличившегося в размерах за последние несколько суток.

Некоторое время стрэнг неподвижно повисел в воздухе рядом с шифоньером, нервно встряхивая кончиками крыльев, нетерпеливо шевеля мириадами чутких рылец ворсинок-рецепторов, наблюдая за нелепыми корчами свадебной простыни, сумевшей самостоятельно выползти вслед за ним со своей полки, но, естественно из-за недостатка опыта, умения и сил, позорно свалившейся на пол и извивавшейся сейчас там наподобие двухметровой змеи, покрытой белой кожей, разукрашенной цветочным узором.

Стрэнг снисходительно усмехнулся и плавным изящным движением поднял себя под самый потолок, развернувшись там во всю свою площадь – громадным антрацитовым ромбом, парившем в бирюзово сверкающем обрамлении на белесом фоне потолка, покрытого известью.

Мрачная тень упала на бледно-зеленое лицо спавшего тестя. А самое плохое, что стрэнг почувствовал запах исходивший от лежавшего прямо под ним человека – приятный, возбуждавший неведомое ранее стрэнгу желание. И запах этот был ничем иным, как запахом живой человеческой крови.

Но схема городского кладбища и смарагдовые позывные могилы тещи разгорались все ярче и требовательнее в мозговом центре стрэнга, и он, некоторое время задумчиво повисев над ничего не подозревавшим Михаилом Ивановичем, неторопливо стал двигаться в сторону окна, форточка которого оказалась широко распахнутой (ее открыл сам тесть перед тем, как усесться возле торшера и начать пить водку – ему показалось, что в спальне стоял специфический удушливый запах).

Стрэнг завернул острые углы крылья внутрь и, уподобившись свернутому для переноски ковру, тихонько выскользнул через отверстие форточки во мрак безлунной майской ночи.

Бирюзовое сияние в спальне сразу погасло, на полках с бельем прекратились возня и шушуканье, амбициозная свадебная простынь неподвижно замерла на полу, прекратив дергаться в неприятно смотревшихся конвульсиях. Ослабел и отвратительный гнилостный запах, заполнивший спальню и спровоцировавший превращение и без того невеселых сновидений Михаила Ивановича в утонченные кошмары.