Припять – Москва. Тебя здесь не ждут, сталкер! - Алексей Молокин

И тут Ночку прихватило, она даже на ногах не удержалась, опустилась на диван и так замерла.

Не будет больше вечернего предполетного не то холодка, не то озноба, росы на растяжках, тихого ворчания мотора за спиной, не будет распахнутого, испещренного багровым и желтым пространства Зоны под ночными крыльями «Совушки». Никогда больше она не увидит пронизанного сияющими во тьме жгутами силовых полей пространства Зоны Великой, не глазами, это глазами не увидишь, это видишь по-другому. Ведь Зона – она каждую ночь разная, когда напряженная, налитая страшной силой, Зона перед выбросом, а когда тихая, словно сытая кошка. Опасная всегда, и всегда по-разному.

И людей Зоны тоже не будет. Они просты, люди Зоны, иногда корыстны и злы, иногда добры и бесстрашны, чаще безразличны – они всякие. Они предсказуемы, как смерть, и так же неожиданны. Но в Зоне живут только те, кого она приняла, в крайнем случае те, кого она терпит. Но последние – недолго.

Девушка почувствовала, что Зона совсем рядом, словно присела с ней на дорожку, ах, подружки-подруженьки, одна уходит, другая остается…

«Дура, – подумала девушка, – романтичная дурища, понапридумывала тут всякого. Так ведь и рехнуться недолго. Нет, пора убираться отсюда, пора…»

Ночка набросила лямку рюкзака на плечо, ловко подхватила нетяжелую сумку, заперла дверь, оставив ключ под ковриком, и решительно зашагала к КПП.

Зона пушистым котенком свернулась у нее где-то под сердцем. Ночка не понимала, что это Зона, но чувствовала тепло, и от этого ей казалось, что все будет хорошо. А если бы и понимала, разве может женщина прогнать котенка? Разве что стерва какая, но Ночка стервой не была, не случилось у нее еще достаточно поводов, чтобы стать стервой. А так – тепло и не одиноко, чего еще надо?

Ми-ми-ми…

– Говорю же вам, пан полицейский, к жениху ездила. – Ночка посмотрела на полицейского честными глазами. – Ну чего же тут непонятного, ждала его, ждала, как дура какая, а от него полгода ни ответа, ни привета. Ну, я собралась скоренько, да и поехала. Да напрасно съездила, даже не повидались, сгинул он в Зоне, как и не было.

– К жениху… – недоверчиво протянул полицейский. – Много вас таких, к женихам которые. А скажите-ка мне, девушка, как вам удалось проникнуть на охраняемую территорию, да еще и обратно выбраться? Документы какие-нибудь на этот счет имеются? Или как?

Ночка, стесняясь, полезла за пазуху, чувствуя себя уж вовсе деревенской дурехой, да и пусть, лишь бы отвязались, да хоть бы отвернулся, рожа пассатижная!

Пассатижная рожа отворачиваться и не подумал, напротив, наблюдал за Ночкиными мучениями с каким-то садистским удовольствием. И понятно было по пустому мутно-ленивому взгляду, что не женщину он видел в Ночке, а некий бесполый, совершенно безразличный его мужскому организму объект. Существо полностью зависимое от его воли, бесправное и слишком доступное, чтобы интересоваться им всерьез.

Так, походя, в соответствии с собственным пониманием профессиональных обязанностей, смешать с прочим человеческим мусором, скапливающимся на станциях близ Припяти, да и делу конец. Даже обыскивать было неохота, да и брезговал он касаться задержанной, кто знает, чего эта деваха нахваталась там, в предзонье? В изолятор, а там есть кому ею заняться. Им за это деньги платят, вот пускай и разбираются. А он свое дело сделал, задержал. Надо же хотя бы раз в день кого-то задерживать?

– На похороны, значит, – разочарованно протянул полицейский, прочитав бумагу из комендатуры, выданную Ночке предусмотрительным майором Репрингером. – В Зоне жених служил… Да… Хорошо, если хоть хоронить было что.

Лицо у него на миг приобрело почти человеческое выражение.

– Ладно, ступай. Но смотри, до завтра не уедешь – заберу в изолятор до выяснения. Положено всех подозрительных, которые из Чернобыля вышли, забирать. Приказ такой. Кто вас знает, что вы такое. Жених, не жених, а порядок все равно должен быть. Тут вам не танцплощадка, тут режимная территория.

Ночка хотела было спросить, а что такого преступного в том, что она едет из Чернобыля в Москву, но не стала. Отстал – и ладно.

Два года назад она прилетела в предзонье на транспортнике. Прилетела, конечно, нелегально. И «Совушку» ее привез видавший виды старенький АН-24Т с веселыми, слегка пьяными пилотами, которые шутили, косились на ее ноги (она как раз была в юбке) и предлагали работать у них стюардессой, как будто на военных транспортниках бывают стюардессы. А потом всерьез пытались отговорить от дурацкой затеи с работой в предзонье. Похоже, она им и в самом деле понравилась, этим пилотам, потому что, отчаявшись отговорить упрямую барышню, летуны всерьез расстроились и жутко напились прямо на аэродроме. Так что когда за Ночкой пришел «уазик» из части, они уже лыка не вязали, только целовали на прощание по-братски, в щечку, да называли сестренкой.

Сейчас добираться приходилось как все, поездом. Ночка купила билет в плацкартный вагон, несколько раз прогулялась вокруг неряшливого вокзала, потому что больше делать было нечего, зашла в пару убогих магазинчиков, а потом ей надоело ходить, и она присела отдохнуть на облупленной лавочке.

Наконец, с опозданием на час, рельсы загудели, и на железнодорожном мосту прорезалась тоненькая черточка поезда. Состав то появлялся, то пропадал в просветах между товарняками, заполонившими подъездные пути, и вдруг неожиданно оказался совсем рядом. Нагло громыхнул сцепками, хрипло выдохнул пневматикой, лязгнул еще разок напоследок, дернулся и встал. Стоянка была короткая – две минуты. Ночка поднялась в плацкартный вагон, прошла по узкому проходу, отворачивая лицо от торчащих ног, отыскала свое место и присела на краешек скамьи. В вагоне было душно, пахло вареными яйцами, сонными человеческими телами, усталым железом и угольной пылью.

– Это какая станция? – спросил кудлатый спросонья мужик, свесив голову с полки, не дождался ответа, повернулся, ерзая задом в линялых штанах, и снова задремал.

Поезд дернулся раз, другой и покатил, раскачивая вагоны, покатил в Москву, увозя Ночку в красивую жизнь. Хотя, глядя на полустертые дорожным сном лица пассажиров, на торчащие отовсюду ноги в несвежих носках, девушка вдруг засомневалась, что она, эта жизнь, будет такой уж красивой. Разве может красивая жизнь начинаться с некрасивых людей? Хотя кто ее знает?

И вместе с чернобыльской ведьмой, отринувшей ведьмовство, вместе с бывшей контрабандисткой в красивую жизнь, в город Москву, отправился маленький и живой клочок Зоны.

Не то метка, не то узелок на память, не то талисман.

А может быть, семечко.

Последний раз Ночка была в Москве давным-давно, еще девчонкой, и столица запомнилась ей как город, который живет напоказ, шумно и нарочито, но душу свою прячет, и не только от посторонних, но и от себя самого. Что там, за этими стеклянными дверями, кто там? Чьи это окна светятся по вечерам, чьи голоса звучат за этими стенами? Тайна сия великая есть! Наверное, у москвичей особенные судьбы, а значит, они особенные люди. Все хотят стать особенными, и поэтому все так стремятся в Москву. Ах, Москва, промытые рассветы…