Урал грозный - Александр Афанасьевич Золотов

— Скажи, пожалуйста! — проговорил он задумчиво.— И откуда такая змея? По нашему времени убивать таких.

— Верно, змея! — всхлипнул Костя.

Теперь они разговаривали как друзья-одногодки.

— Что ж ты ее выбрал, лучше не нашел? — спросил Егор.

— А кто ее знает! — вздохнул Костя.

— Ну и пес с ней, раз она такая черная душа! Лучше найдешь.

— Нет, лучше не найду.

Егор тихонько засмеялся и обнял Костю за плечи.

— Тоже верно! — И, помолчав, сказал: — Тогда так рассуждай: прославишься в боях до правительственной награды, сама на брюхе приползет, а ты мимо пройди, пускай локти кусает.

— Я и то думал сперва, да силы, видно, не хватает.

— Да, силы много надо,— сказал Егор.— Много чего впереди.— И поднялся с койки.— Умой морду да собирайся. Через два часа на станцию ехать.

Взял фонарь и пошел из сеней в горницу. Жена ни о чем не спросила его, но мать не выдержала и спросила:

— Что он там?

— Вино шумит,— сказал Егор, склонясь над своим сундучком.— Выпил маленько лишнее. Но ничего, до света поправится.— Взял со стола приготовленные женой вещи, сложил в сундучок, запер его, навесил замок и ключ положил в карман.

Теперь все было сделано, оставалось только ждать отъезда. Егор посмотрел на жену. Она стояла перед зеркалом и расчесывала волосы, как всегда перед сном. Егор сел на кровать. Меж тем старуха, не зная как занять себя в эти последние томительные часы, бесшумной тенью двигалась от печки к столу и обратно и все чаще и чаще вздыхала.

— Ой, война, война, война!

Поглядев на сноху, старуха сказала:

— Хоть завыла бы, что ли! Муж уходит, а эта молчит и молчит. Вот она, нынешняя жена!

Анна вздохнула, подошла к мужу, села рядом.

— Ну, — сказал Егор, внимательно глядя на нее.— А и подлая же ваша бабья порода!

Старуха притихла в своем углу. Анна ничего не ответила мужу, а только, странно улыбаясь, крепко обхватила себя за плечи.

— Что молчишь?— опять заговорил Егор.— Скажи что-нибудь.

— Не могу я,— сказала Анна едва слышным шепотом и показала на грудь.— Вот тут сдавило, сдавило... Рада бы сказать, да не могу!

Егор задумчиво посмотрел на нее.

— И что у тебя в голове, никто не знает. Коська говорит — от жены идешь... А мне бы легче убить тебя сейчас, чем так оставлять.

— Как так?— спросила Анна.

— А вот так!— сказал Егор.— На чужие глаза, на чужую волю.

— У меня своя воля есть,— сказала Анна, все улыбаясь.

— Да уж, велика ваша бабья воля,— усмехнулся Егор.— До первого мужика.

— Нет! — сказала Анна и еще крепче обняла свои плечи.— Нет, я сильная.

Егор улыбнулся, глядя на жену.

— Сильная? Какая же такая сильная?

— А сильнее всех. Я сколько передумаю, ничего не скажу, а только смолчу. Который раз ты придешь с работы, бросилась бы, обняла бы тебя, задушила бы до смерти,— опять стерплю.— Давай, Нюра, есть! Садись. Вот и весь наш с тобой разговор. А я, может, в голове все слова тебе сказала. Как же я не сильная?

Анна замолчала.

— Ну говори еще,— сказал Егор, жадно слушая.

Он придвинулся к жене поближе, рука сама собой легла вокруг ее талии.

— Чего говорить-то?— улыбнулась Анна.

— А вот это и говори,— сказал Егор. Губы у него пересохли от неожиданного волнения.

— За всю жизнь не перескажешь,— ответила Анна.— Только одно скажу тебе: ничего этого не будет. Так что зря себя не терзай.

— Не зарекайся!— сказал Егор с неожиданной нежностью в голосе.— Кто его знает, сколько ждать придется, да и дождешься ли? Пождешь, пождешь, да и забудешься, солдатка моя.

— Забудешься?..— задумчиво повторила Анна.— Когда же мне забывать, ты вот о чем подумай! Теперь все на мне останется: разлука на мне, и страдание на мне, и работа на мне... А больше всего — работа. Когда уж тут грешить и баловаться? Нет, я думаю, сознательная женщина себе этою не позволит.

— А ты сознательная?— улыбнулся Егор.

— Я-то?— Анна задумалась.— Не знаю. Только ночами ты спишь, а я все думаю. Вот тут сдавит, а потом слезы потекут. А сегодня и слез нету... Мне не только грешить, а и плакать-то некогда будет.— И Анна засмеялась.

Егор обнял ее, прижал к груди.

— Ну, говори, говори еще!

— Чего говорить-то,— задыхаясь в его объятиях, прошептала Анна.— Раньше бы спрашивал, я бы много тебе чего рассказала, а теперь всего не перескажешь.

Егор склонился к ней и стал целовать ее в губы, в глаза и в щеки.

— Ой, война, война, война! — сказала старуха и погасила свет.

И сейчас же постучали в окно.

Медля подняться, Егор отстранил от себя жену и прислушался, надеясь, что стук не повторится, но он повторился, и за окном послышался голос.

— Свиридов, Коротков! Давайте к райсовету! Оттуда на станцию пойдем.

Трясущимися руками старуха снова запалила лампу. Из сеней в горницу вошел Костя. Наступило время прощаться.

На станции в предрассветной мгле идет погрузка в эшелон. Среди посадочной путаницы и сутолоки мелькают фонарики железнодорожников, слышится хриплый мужской говор и женский плач, а где-то по вагонам уже затянули песню.

Повторяя древний обычай, старуха плачет, причитая на груди у сына, а Егор смотрит поверх ее головы, не мешая ей плакать, зная, что так полагается и что слова его ничего не могут изменить в материнском горе. Анна стоит рядом и тоже плачет, но не по-деревенски, а по-городски, безмолвно закусив губы. Когда муж взглядывает на нее,