Сокровищница ацтеков - Томас Жанвье

Янг был самым ловким человеком, которого я только знал. Он обладал врожденными способностями к механике, а многолетняя служба на железной дороге научила его в самых затруднительных случаях, когда требовалось применение сложных машин, обходиться, за их неимением, самыми простыми средствами.

– Когда вам приходится, – сказал он, – грузить товар на промежуточной станции и вы знаете, что не найдете себе помощников на расстоянии сорока миль, а экспресс налетит на вас через два часа, вы поневоле приметесь за дело, есть ли у вас под рукой все нужное или нет. Будь у меня теперь необходимого снаряжения, я бы в двадцать минут поднял осла на нашу вышку, при настоящих же условиях, если я не исполню этого каким-нибудь другим способом в течение двух часов, то берусь съесть вислоухую скотину живьем.

Я остерегся переводить целиком эту речь моему Пабло, так как даже шуточный намек на съедение Эль-Сабио чувствительно затронул бы его, тем более что угроза агента чуть-чуть не осуществилась на деле. Я только сказал индейцу, что, по словам сеньора Янга, нам удастся поднять бедного ослика до того места, откуда начинается лестница. Таким образом при посредстве самого Пабло, помогавшего с большим рвением, Янг в поразительно короткое время ухитрился устроить подъемный ворот, совершенно подходящий для нашей цели. Он был перенесен частями в комнату в скале, собран и укреплен над отверстием. Эль-Сабио привели на пустую площадку позади идола. Он посматривал на нас с явным недоверием и все доводы Пабло, что мы не хотим ему зла, не изменили его тревожного настроения. Пабло уверял однако, будто бы в глубине сердца Мудрец считает нас друзьями, и даже если мы причиним ему боль, он поймет, что все это делается для его же пользы. Поведение осла в течение получаса, крайне неприятного для него, как будто подтверждало слова мальчика. Мы обмотали его маленькое тело веревками, закрепили их за подпругу, связали вместе посредине спины и соединили с канатом, спускавшимся сверху от подъемного ворота. Во время этой процедуры Эль-Сабио оглядывался назад то через одно плечо, то через другое и внимательно смотрел на наши действия, причем его большие уши печально опускались после каждого такого наблюдения. Очевидно, ослик дивился, думая про себя: к чему же наконец все это приведет? Исход нашей затеи казался ему как будто сомнительным.

К счастью, едва Мудрец почувствовал, что твердая почва ускользает у него из под ног, – когда все было готово и Рейбёрн с Янгом принялись крутить ворот – он замер от ужаса. Его мордочка выражала полное отчаяние, пока его тащили кверху. Пабло стоял со мной внизу; мы держали другой конец веревки, чтобы помешать ослику биться во время подъема и раскачиваться в стороны. Мальчик нежно ободрял его и успокаивал, но бедняга Мудрец первый раз в жизни остался глух к голосу хозяина. Он не отвечал ему ни взглядами, ни движением ушей, и его можно было бы принять за мертвого, если бы не усиленное размахивание хвостом. А когда наконец его благополучно подняли в комнату наверху, Эль-Сабио свалился на каменный пол, обессилев от испуга. Только выпив до последней капельки поданное ему ведро воды, несчастный ослик понемногу пришел в себя под успокоительные ласковые речи Пабло. Но он был так слаб, что прошло немало времени, пока у нас хватило духу заставить его подняться на лестницу. Когда же наконец Эль-Сабио начал подниматься по ступеням, он далеко не выказал той прыти, какую приписывал ему чересчур пристрастный Пабло. Впрочем, ослик хотя и медленно, но добрался-таки до верху – а это было все, что от него требовалось, – и тут принялся с наслаждением пить воду, принесенную для него снизу заботливым хозяином. Пабло не поленился втащить ведро на такую высоту, чтобы вознаградить своего друга за утомительный подъем, и сбегал в долину еще раз в тот вечер за свежей травой ему на ужин.

Пока мы все таким образом трудились и хлопотали в поте лица, день почти подошел к концу. И хотя было еще светло, мы не собирались в дорогу по причине сильнейшего изнеможения. У нас мучительно ныли все кости и мышцы. Поэтому мы расположились на ночлег на плоской вершине скалы, где кончалась лестница; мяса орла хватило нам на ужин и даже осталось на завтрак на следующий день – застреленная Рейбёрном птица была необыкновенной величины. В тот вечер мы закутались в одеяла и улеглись спать на этой открытой горной вершине, имея перед собой ясно видимый путь, совершенно с иными чувствами, чем накануне. Нас убаюкивала приятная надежда, что в окрестных горах найдется много дичи для нашего пропитания. Накануне нам грозила голодная смерть, и мы заснули в мрачном унынии; теперь же у нас было легко на сердце и мы были благодарны силам провидения, вызванным молитвой фра-Антонио перед отходом ко сну. Избавление пришло так неожиданно, и долина Смерти не грозила больше сделаться для нас безвременной могилой.

Винтообразная лестница, по которой мы пошли, руководимые царским символом и стрелой, привела нас к выемке утеса, через которую воды верхнего озера хлынули на город в долине и затопили его. Здесь мы сделали удивительное открытие – а именно убедились, что большая выемка в скалах, послужившая дорогой наводнению, не была результатом какого-нибудь геологического переворота, как мы предполагали раньше, но оказалась делом человеческих рук. По направлению к отверстию, откуда хлынула вода, скала была выдолблена, что доказывало, что тут провели искусственный канал, простиравшийся от края утеса до озера, которое некогда наполняло долину, лежавшую теперь перед нами обнаженной и пустой. С помощью подзорной трубы мы смогли увидеть, что это искусственное русло тянулось на далекое расстояние. Наши сомнения окончательно рассеялись, когда мы нашли на земле необыкновенно длинный бурав, сделанный из того же блестящего твердого металла, который мы часто теперь встречали, не зная его состава; он лежал возле самого пролома.

– Вот настоящая дьявольская махинация, – сказал Рейбёрн, все внимательно осмотрев. – Тот, кто совершил такое, должен был употребить на это целые месяцы, даже годы, работая подобным орудием. Очевидно, здесь был систематически обдуманный план с явной целью затопить разом всех жителей города. С точки зрения инженерного дела, я должен сознаться, это выполнено чрезвычайно искусно. Посмотрите, например, как умно выбрано здесь место, где скала почти перпендикулярно опускается в озеро; здесь должен был сосредоточиться весь напор воды, когда ей открыли выход. Если не ошибаюсь, тут же была средняя линия отверстий, выдолбленных в каменной массе, которую надо было прорвать. Я сделал бы то же самое. Но надо быть дьяволом во плоти, чтобы устроить подобную штуку!

Действительно, кровь застывала в жилах при мысли о медленном, упорном труде людей, которые работали здесь день за днем, месяц за месяцем, пока не осуществили своего сатанинского плана уничтожить население целого города, не нанеся ни единого удара в честном бою. Такая месть врагу не имела себе подобной по хладнокровному расчету и лукавой жестокости с тех пор, как существует мир. В нижней долине мы видели под невозмутимой поверхностью озера белевшие кости многих тысяч людей, погибших разом, когда это дьявольское сооружение было закончено и воды, хлынувшие в искусственный канал, блестя и сверкая на солнце, ринулись вперед исполнять свое убийственное назначение. А те, кто спустил их, вероятно, стояли на том же месте, где остановились теперь и мы; при виде результата своих упорных трудов они ликовали, наслаждаясь мщением. Право, даже в аду нет достаточного наказания для такой бесчеловечной жестокости!