Дунайские волны - Александр Харников

– А если мне это понадобится… срочно?

– Тогда скажите ей, что вам надо связаться с мсье Ковальским к такой-то дате. В таком случае вы получите наш ответ через три часа, а акция произойдет не позднее названного вами дня. Вот только сумма возрастет вдвое или более, в зависимости от срока.

– Хорошо, мсье Ковальский, – сказал тот задумчиво. – Рад был познакомиться.

Я поклонился и покинул кабинет.

8 (20) октября 1854 года. Санкт-Петербург

Бирюкова Елизавета Тарасовна, будущая леди либо гранд-дама

– Здравствуйте, Елизавета. Вы, как всегда, очаровательны. Не представите ли меня своему спутнику?

– Джон, познакомьтесь, это Федор Филонов, мой коллега, о ком я вам так много рассказывала. Федя, это Джон. Именно он нам поможет выбраться из этой страны.

Когда Джон пожимал руку Федору, мне не очень понравился его взгляд. Мой второй муж, оставшийся, к счастью, в будущем, разделял «европейские ценности»; другими словами, у него среди партнеров были представители обоих полов. Так что я хорошо знакома с тем, как такие «голубцы» смотрят на потенциальных партнеров. Взгляд Джона был из той же оперы. Я вспомнила, что мне порой казалось, что и у них с Шендзеляжем отношения не только как у начальника и подчиненного.

Но Федя, к счастью, даже не заметил его масленый взгляд, и у меня отлегло от сердца. Я предполагала, что Федя не будет хранить верность только мне, но надеялась, что он не из «этих». Мне стало легче на душе, когда я увидела, что это действительно так. Джон, поняв, что его призыв не нашел отклика, чуть посмурнел и спросил у меня:

– Господа, прежде чем принять положительное решение о вашей отправке в Англию, мой начальник захотел встретиться с вами лично. Он находится на загородной даче, куда мы сейчас с вами и поедем.

– А когда мы вернемся обратно? А то мы приглашены еще и на помолвку.

– Думаю, час туда, часа два в гостях, час обратно. Потом мы вас доставим туда, куда вам нужно.

«Да, – подумала я мстительно, – ну, заяц, погоди. Точнее, не заяц, а пиндос и баба евонная. Я вам такое устрою на вашей помолвке, что закачаетесь. И если мы немного опоздаем, то не все ли равно?»

А Джон продолжал:

– Ну, если все в порядке, тогда давайте в карету. Мне придется сесть рядом с кучером, чтобы показать ему, куда ехать. А вам составят компанию пан Шендзеляж и пан Ковальский.

Шендзеляж с извинениями задернул окна шторками – мол, «простите, мадемуазель, и вы, мсье, но местонахождение дома, куда мы едем, тайна даже для меня», – и мы поехали. Сначала я пыталась следить за тем, куда именно мы направлялись, но карета сделала столько поворотов, что я бросила это бесполезное занятие. Тем более что Шендзеляж развлекал нас, как мог – он рассказывал нам одну историю за другой, и мы делали вид, что нам смешно, хотя на самом деле ничего интересного в его историях не было. Я увидела, как Федя начал клевать носом, да и мне отчаянно зевалось и хотелось спать.

Вдруг, в середине рассказа о том, как сослуживец Шендзеляжа по фамилии Дуда выпил аж пятнадцать кружек пива в сельском трактире, оба поляка синхронно выхватили из карманов какие-то тряпки и резко наклонились к нам. Сильно запахло эфиром. Прежде неизвестный мне спутник Жендзеляжа, пан Ковальский, прижал тряпку к моему рту и носу, одновременно придавив меня другой рукой к спинке сиденья. Я вдыхала через тряпку пропитанный эфиром воздух и чувствовала, что все вокруг плывет перед глазами. А через пару секунд я почувствовала, как проваливаюсь в пустоту, и потеряла сознание…

8 (20) октября 1854 года.

Окраины Санкт-Петербурга

Филонов Павел Ефремович, пленник

Как и предупреждал меня Женя Васильев, нас похитили быстро и нежно, без особого насилия. Правда, я не ожидал, что поляки применят эфир или хлороформ для того, чтобы на какое-то время погрузить нас в нирвану. А в общем все логично – мы засыпаем, карета с похищенными и похитителями выезжает за городскую черту, границы которой, в отличие от Петербурга XXI века, находятся от центра не так уж и далеко. Далее, как предположил наш особист, нас, скорее всего, переправят в Великое княжество Финляндское. Оттуда по тропам контрабандистов, инглизы, которые главные на всей этой кухне, могут без особого труда перебросить нас в Норвегию, откуда рукой подать до Британии.

Перед тем как отправить меня на встречу с английским резидентом, Женя Васильев вместо моего крестика вручил мне другой, нехилого размера, который выполнял роль радиомаячка. Для его активации нужно было нажать на три его конца в определенном порядке. Наши орлы определят место, где я нахожусь, и проведут операцию по моему освобождению. Только это будет означать полный провал попытки внедрить меня в английскую разведку и установить канал по дезинформации противника.

Так что я не делал резких движений, тем более что это было практически невозможно. Пока я был в отключке, поляки связали меня по рукам и ногам, забили в рот кляп и завязали глаза. Так что из всех чувств у меня более-менее действовали лишь слух и обоняние. По звуку колес и топоту копыт я смог сделать вывод, что карета давно уже двигалась по обычной грунтовке, и что мы, судя по всему, находимся за чертой города. А обоняние говорило, что от кого-то сидящего рядом пованивает мочой. Похоже, что Лизонька от избытка впечатлений «подтекла». Ну, что ж, для женщины такое вполне простительно. На войне иные мужики порой тоже не удерживаются и «дают сок». Вот только эти долбаные пшеки, когда нас привезут на место, пусть дадут ей возможность переодеться и сполоснуться. Ведь женщины, в отличие от нас, мужиков, более чувствительны к телесной чистоте и запахам, исходящим от них.

Через какое-то время лошади стали, и я услышал польские ругательства. Потом повеяло запахом воды и водорослей. Видимо, мы остановились на берегу Финского залива. Меня схватили под мышки и, словно репку с грядки, выдернули из кареты. Рядом со мной пискнула женщина – похоже, что подобную операцию проделали и с Лизой.

Меня куда-то поволокли, словно пьяного гусара, «шпорами по земле». Вскоре я почуял запах смолы, дегтя, угольного дыма. Ясно, теперь мы продолжим свое подневольное путешествие на борту парохода. Меня смайнали вниз по трапу, да так, что я своими ребрами пересчитал все ступеньки. Потом уложили на пол, или, как говорят у нас на флоте, где я служил срочную, на палубу. Она слегка покачивалась – это означало, что пароход все еще стоит у пирса.

Наверху я услышал возню и голоса. На этот раз говорили не по-польски. «Сатана перкеле!» – ну, все ясно, наверху готовятся отвалить от причала несколько «горячих финских парней». Где-то рядом запыхтела паровая машина, и качка усилилась. Мы вышли в плаванье. Надеюсь, что не в дальнее.

Оно и в самом деле продолжалось недолго. Видимо, пароход пересек Финский залив и причалил где-то в районе Зеленогорска, в XIX веке известного как Териоки, или в районе Рощино, в это время именовавшегося Райвола. Меня снова подняли на палубу – при этом на моем теле вскоре должны были появиться несколько новых синяков – и выволокли на берег, где и бросили на какую-то чухонскую телегу. Рядом плюхнулось еще что-то мягкое, «благоухавшее» как ночная ваза; наша несостоявшаяся «Мата Хари» тихонько постанывала, прижавшись ко мне, причем «влага» ее платья начала проникать и в мою одежду.