Митрополит Филипп и Иван Грозный - Дмитрий Володихин

А был ли у Малюты Скуратова мотив для убийства, если он не получил приказа от царя?

Был, и не один. Выше уже говорилось об этом.

Похороны, совершенные в спешке, говорят о желании Малюты скрыть следы убийства на теле бывшего митрополита. Если бы у опричника было прямое и ясное распоряжение: «Убей!» – чего бы ему бояться? Современный историк В.А. Колобков, изучавший обстоятельства гибели Филиппа, пишет о страхе за свою карьеру, который мог испытывать Малюта, когда разыгрывал перед настоятелем спектакль насчет кончины Филиппа от «зноя» и «угара».

Но ведь несанкционированное убийство Филиппа могло дорого стоить Малюте… Как мог опричник, хотя бы и столь высокого ранга, пойти на столь дерзкое деяние без указания свыше?

Мог.

Вот и агиограф, составивший раннюю версию Жития, считает так же. По его мнению, преступление свершилось «хотением» Малюты.

И тут открывается самое страшное и самое некрасивое обстоятельство смерти Филиппа. Был ли у Малюты хотя бы один шанс из ста убедить царя в полной своей невиновности? В том, что старик просто задохнулся или угорел точнехонько перед сиятельным приездом Малюты? Государь Иван Васильевич всю жизнь свою провел среди политических интриг, его опыт по этой части превосходил всё, что только мог представить себе опричник Скуратов-Бельский. И если даже сейчас, по прошествии без малого четырех с половиной столетий, утверждение о мирной смерти Филиппа не вызывает ни малейшего доверия, то тогда, по горячим следам, у политика с головы до пят оправдания Малюты не удостоились бы ничего, кроме насмешки. Нельзя же врать столь неправдоподобно… Допустим, Малюта уверил царя в смерти Филиппа от рук каких-то гипотетических изменников… Но если бы это ему удалось, тогда малую тверскую обитель перерыли бы от подвалов до куполов с крестами, взяли всех подозрительных лиц и отправили бы на плаху добрую половину. Но никто никаких изменников в Отроче монастыре не искал.

Вывод: царь знал, что убил Малюта.

И не наказал его.

Никак.

Григорий Лукьянович Скуратов-Бельский, по прозвищу Малюта, благополучно прожил еще несколько лет и лишился жизни лишь в январе 1573 года, во время штурма ливонской крепости Пайда. Последние годы его биографии не омрачились ссылкой или опалой. Малюта процветал. Весной 1572 года в большом русской походе он числится вторым дворовым воеводой. О такой должности прежде, по худородству своему, он и мечтать не мог. Ее, по устоявшемуся обычаю, занимали родовитые аристократы, самые сливки московской служилой знати. И Малюте она могла достаться лишь из величайшей милости государевой, в виде величайшего исключения. После гибели Малюты царь дал по его душе колоссальный вклад в 150 рублей – больше, чем по душам собственных дочерей. Жена Малюты получила большую пожизненную пенсию…

За что?

Малюта Скуратов погиб честно – в бою, на ратном поле. Но карьеру он сделал отнюдь не в сражениях и уж совсем не как гений-администратор. Малюта не выигрывал сражений, не возглавлял посольства, отправляемые для трудной дипломатической работы, он не строил крепости и отстаивал их от опасного неприятеля. Он был прежде всего карателем. Источники свидетельствуют о смерти великого множества людей разного возраста, пола и общественного положения, павших либо от рук самого Малюты, либо умерщвленных под его руководством бойцами из его отряда. И он был также одним в числе ближайших советников Ивана Васильевича. Но прежде всего – карателем, карателем, а не кем-то другим. И смерть пастыря отлично вписывается в круг обычных его дел: она заняла место еще одного «мероприятия» по «основному месту работы».

Одним словом, хорошо жил убийца Филиппа, да и семья его ни в чем не нуждалась. Никакого прижизненного отмщения за эту смерть опричник не получил. Знать бы, как его душой распорядился Господь на том свете!

Отдавал Иван IV приказ уничтожить Филиппа, или не отдавал, доподлинно установить до сих пор не удалось. И, возможно, никогда не удастся. Но отношение царя к убийству прежнего митрополита видно по тем благодеяниям, которыми осыпан был душегуб.

Биография святого не заканчивается в тот момент, когда приходит последний срок его жизни. Через каждого из святых Господь может сказать людям нечто важное, утешить и ободрить их, исцелить от недугов или оказать иную милость. Когда оканчивается время пребывания святого на земле, среди людей, начинается новый, мистический отрезок его жизни. Вывести этот отрезок за рамки биографии не то что бы неправильно, а просто невозможно. Это означало бы зачеркнуть бездну смыслов, порою самых важных смыслов в его судьбе. Или, как минимум, обеднить жизнеописание.

Уже в 90-х годах XVI века возникла первая служба святителю Филиппу. Написали ее на Соловках. Сюда же в 1590 году были перенесены его мощи.

В конце XVI века святитель стал для Твери и Соловецких островов местночтимым святым. Но слава его постепенно росла. Житие Филиппа упоминает три чуда, случившихся на его могиле. Молва широко разнесла весть о них. Церковь чтила память Филиппа как благочестивого человека, до конца выполнившего свой пастырский долг. Всякий новый глава русского духовенства вспоминал о Филиппе как о личности, дающей ему лучший нравственный пример. Ведь обстоятельства политической жизни могли, к сожалению, повторить ситуацию, когда старший из архиереев державы должен отдать жизнь за истину…

Постепенно делались шаги к прославлению Филиппа как общероссийского святого.

В 1636 году, при патриархе Иоасафе I, соловецком постриженике, на Московском печатном дворе вышла очередная Минея – книга, содержащая молитвословия святым на каждый день. В этом издании под 23 декабря поставлена служба святому Филиппу. Там среди прочего было сказано: «Подобает царствующему граду Москве Филиппа везде имети, яко некую утварь царскую и сокровище некрадомое». По заказу патриарха была написана и отправлена на Соловки икона с образом святителя Филиппа.

Величайший шаг в посмертном прославлении Филиппа связан с другим крупным деятелем нашей Церкви – патриархом Никоном. А также, в равной мере, с идеей о возвышении «священства» в диалоге с «царством», за которую он радел.

В первой половине 1652 года Никон еще не был главой Русской Церкви, занимая Новгородскую митрополичью кафедру. Патриархом тогда являлся старый и больной Иосиф. Но Никон имел огромный авторитет и влияние на царя Алексея Михайловича (1645–1676).

Он задумал поднять авторитет Церкви. А этого можно было достичь, торжественно восславив лучших ее людей. Тех, в ком народное сознание видело чистоту и подвижничество. Во исполнение воли энергичного Никона дряхлый патриарх благословил перенести в Московский Кремль мощи святого Филиппа с Соловков и святого Иова (первого патриарха Московского) из Старицкого монастыря Тверской земли. Они должны были окончательно упокоиться в Успенском соборе. Тогда же из Чудова монастыря в Успенский собор перешли мощи патриарха Гермогена, воодушевлявшего русских людей на защиту земли и веры в Смутное время.

Новое прославление митрополита Филиппа было излюбленной идеей Никона, его детищем. А потому происходило оно при деятельном участии митрополита Новгородского. Это дело касалось Никона и по другой причине: в 1636–1639 годах он монашествовал в Анзерском скиту на Соловках. Тогда великое пламя почитания Филиппа коснулось молодого инока и впредь не оставляло его. В 1646 году, когда мощи переносили в Спасо-Преображенский собор, Никон уже занимал архиерейскую кафедру в Новгороде Великом. Ему, как правящему архиерею всей огромной области, куда входили и Соловки, отправили частицу мощей, взяв ее из гроба, – «з гортани костку». Никон принял ее с благоговением и поцеловал.