Митрополит Филипп и Иван Грозный - Дмитрий Володихин

Житие Филиппа сообщает: вскоре после того, как его заточили, все оковы сами собой спали с тела митрополита. В связи с этим автор Жития вспоминает псалом: «Очи Господни обращены на праведников, и уши Его – к воплю их… Много скорбей у праведного, и от всех их избавит его Господь».

Когда царю доложили о таком чуде, он, в изумлении, убоялся предавать митрополита новым мукам. В Богоявленской обители Филипп жил всего неделю, затем его увезли в монастырь Николы Старого, избавив от одинокого пребывания, тяжких колодок и вериг. Дабы лишить Церковь малейших надежд вернуть Филиппа на митрополичью кафедру, царь способствовал скорому избранию его преемника – Кирилла, настоятеля Троице-Сергиева монастыря. 11 ноября 1568 года Кирилла поставили в сан.

Но вскоре Иван Васильевич перевел случившееся с Филиппом на понятный для себя язык гневных обвинений: «Чары он сотворил, неприятель мой и изменник!» Теперь государь жаждал спалить «неприятеля» за чародейство.

Однако, по свидетельству источников, Филиппа вместо «огненной казни»… стали лучше кормить. Возможно, поводом для смягчения участи Филиппа стала позиция высшего духовенства. «Смятение», начавшееся на церковном суде после смелых слов митрополита, означало споры между иерархами. Как видно, кто-то из них, не желая соучаствовать в терзаниях главы Церкви, противопоставил свою волю воле Ивана IV. Царь желал смерти непокорному Филиппу, а Церковь сопротивлялась столь жестокому вердикту, пытаясь защитить пастыря.

В итоге опальный митрополит не только избежал смерти в 1568 году, но также вышел из судебных диспутов непобежденным и покинул стены узилища.

Государь, по всей видимости, считал, что «строптивый» митрополит наказан слишком мало. Опричники схватили приближенных Филиппа – старца и трех дворян, служивших Московскому митрополичьему дому. Их отправили в тюрьму, затем вытащили оттуда и принялись водить по улицам столицы, нанося удары булавами. Вскоре последний из старцев рухнул наземь в лужу крови… Имена этих страдальцев: Леонтий Русинов, Никита Опухтин, Федор Рясин, Семен Мануйлов. Склоним же голову перед ними. Им пришлось претерпеть боль, поругание и позорную смерть, но имена их остались светлы.

Расправа над ними ничуть не поколебала Филиппа.

Тогда Иван Васильевич велел отрубить его троюродному брату Михаилу Ивановичу Хромому-Колычеву голову и отнести ее Филиппу, отдыхавшему от темницы в Никольской обители. Возможно, митрополиту намекали: всё еще можно раскаяться в неповиновении, благословить опричные зверства и заслужить прощение у царя. А то ведь родственников много, и все они представляют собой одно большое уязвимое место. Судя по косвенным данным, Иван IV отобрал тогда ряд земельных владений, принадлежавших семейству Колычевых.

Не получилось…

Когда Филиппу принесли голову, он поклонился гонцу с окровавленным подарком до земли, благословил его и поцеловал волосы мертвого брата. Не проронив ни слезинки, он лишь попросил передать Ивану Васильевичу: «Блаженны те, кого избрал и к себе принял Господь. Память о них сохранится из рода в род».

Теперь царь знал: можно перебить всех родственников и добрых друзей Филиппа, оросить кровью половину Москвы, положить под топор сотни верных служилых людей, которые так нужны на поле боя, прикончить десятки священников, но всё это будет напрасно. Филиппа ему не сокрушить.

Для государя пришло время смирения. Его победили. Униженный старик противостоял царю и не уступил. Его можно было пугать и дальше, морить голодом, калечить, пускать под нож самых дорогих для него людей, но добиться покорности и благословения всё равно не удалось бы. Новое мучительство шло к позору царского имени. Москва чувствовала это, и даже опричники не настаивали на продолжении борьбы с опальным архиереем.

Неправедный суд был посрамлен. И в этом высокое значение событий, происходивших осенью 1568 года в Москве.

Закончился Филиппов пост. Миновали рождественские праздники. Наступил январь. Митрополита ждала ссылка: его отправили в тверской Отроч монастырь. Это был своего рода почет, хотя и странный – с сегодняшней точки зрения. Отроч монастырь возник в XIII веке у впадения Тверцы в Волгу. Во времена независимости Твери он отличался богатством и считался наиболее чтимой обителью во всем княжестве. Но и при власти Москвы монастырь не потерял высокого статуса: правили им архимандриты, а не игумены. Здесь за полтора десятилетия до Филиппа томился особо важный узник – опальный Максим Грек. Святителю досталась тюрьма весьма высокого статуса.

23 декабря 1569 года инок Филипп, прежний митрополит, был убит опричником Малютой Скуратовым в келье тверского Отроча монастыря. Малюта потребовал от него благословения опричному воинству, шедшему в карательный поход на Новгород. Старик отказал и ушел из жизни земной, то ли зарезанный молодчиком, то ли задушенный.

Трудно определить, по чьему почину совершилось это злодеяние.

Одна из версий гласит: Иван Грозный велел прикончить Филиппа и специально для того послал верного палача Малюту. Было ли благословение опричному воинству условием, при соблюдение которого Пастырь мог сохранить жизнь, не было ли, Бог весть. Не исключается и такой вариант, при котором старика непременно убили бы, даже и добившись от него благословения.

По другой версии, царь не отдавал приказа убить Филиппа и не хотел ему сделать ничего дурного, хотя о возвращении на митрополичью кафедру речь также не могла идти. Скорее, отправка Малюты была своего рода попыткой примирения. Но своевольный опричник то ли в ярости, то ли опасаясь какого-то дурного исхода своей миссии, то ли, может быть, испытывая к Филиппу личную неприязнь (было за что!), убил его по собственной инициативе. Государю же он доложил нелепицу о «зное келейном» и угаре… Таким образом, вина в насильственной смерти человека, когда-то возглавлявшего Церковь России, лежит исключительно на свирепом «кромешнике». Царь тут ни при чем.

У всякого преступления есть мотив. Взявшись обвинять Ивана IV, следует четко объяснить, какой у царя имелся мотив к тайному убийству Филиппа. И тут возникает неприятная коллизия. Все причины, по которым мог быть отдан такой приказ, лежат в области иррациональной: то ли умственная хворь, то ли маниакальная злоба. Конечно, существует немало людей, ставивших царственному «пациенту» диагноз с дистанции в несколько сотен лет, объявлявших его безумцем, буйнопомешанным, тупым кровожадным злодеем и т. п. Тогда, разумеется, можно утверждать, что царь, смертельно обиженный обличительными словами Филиппа и неудовлетворенный «слишком мягким» результатом церковного суда, в припадке патологической злобы решился истребить своего неприятеля. Или поставить святителя в положение выбора: полное благословение опричнине либо немедленная смерть… Да только таким диагнозам цена невелика. И такие рассуждения фактами подтвердить невозможно. В настоящем судебном расследовании их не приняли бы в расчет: не улики и не свидетельские показания, а всего лишь домыслы.

Филипп, лишенный сана и сосланный в невеликую провинциальную обитель, Ивану IV был уже не страшен. Всякого влияния на дела он лишился. Обличения же его, брошенные публично, воротить назад, сделать незвучавшими, никто не мог. Они сделали свое дело. Столп христианской истины утвердился. Убийство Филиппа их никоим образом не перечеркивало. И, значит, твердого мотива для его совершения назвать не получается.