Приговор - Кага Отохико

— Ну, это у вас, во Франции, не привыкли особенно напрягаться. Мне об этом рассказывал отец Пишон. Там и по улицам люди ходят медленнее.

— Да… Японцы… устроены по-другому… Все куда-то… бегут, друг друга… толкают, улочки узкие…

— Что твоя жена?

— Да как тебе сказать… — Макио тяжело, как человек долго бежавший, перевёл дыхание, извлёк из нагрудного кармана красный платок, вытер пот со лба, потом снова достал жёлтую бархатную тряпочку и ещё раз протёр очки. Он всегда страдал повышенной потливостью и, судя по всему, до сих пор от неё не избавился.

— У неё ведь рак, — пояснила мать. И, сделав над собой усилие, добавила: — Бедняжка.

— Да никакой не рак, — закашлялся Макио. — Миома матки. Вполне доброкачественная… Но у неё развилось сильное малокровие и её положили в больницу Святого Луки.

— Надеюсь, она скоро поправится…

— Мать в последнее время… стала ужасно мнительной. Я ей сказал… это… обычная миома, а она почему-то… вбила себе в голову, что непременно рак. Вот и с тобой тоже… после каждого свидания — ну всё, больше я его не увижу… И пишет мне в Париж соответствующие письма. Я уж не знаю… сколько таких писем получил за последние несколько лет, она ведь пишет… мне каждую неделю… Прости, у меня с утра приступ астмы… — Тут у Макио из горла вырвался какой-то свист, он перевёл дыхание и вытер пот.

— Простите, что доставил вам столько хлопот. Но этот раз действительно последний. Да нет, вы не беспокойтесь, я прекрасно себя чувствую… — Тут Такэо взглянул на застывшее лицо матери и, внезапно упав духом, попробовал сменить тему: — Да, кстати, я давно уже хотел вас спросить — помните, у нас в доме были фотографии отца? И на одной он — в странном белом халате, у него там ещё такой фартук, как у мясника, а на плечи накинуто тёмное пальто. Помните?

— Ну-у… — Макио переглянулся с матерью.

— Это было очень давно, — сказал она, — всё ведь сгорело.

— Что ж, не помните так не помните. Просто интересно, где она была сделана? Мне почему-то кажется, что перед Пастеровским институтом в Париже. Ты там бывал?

— Да нет, пока не приходилось. — Макио сконфуженно потёр левую часть груди. — Это в Пятнадцатом округе… а я работаю… в Восьмом, далековато. Но, знаешь… я тут как-то случайно встретился с человеком, который знал папу. Старик профессор… уже на пенсии, он рассказал, что они вместе… смотрели в микроскоп… в лаборатории…

— Ну и каким был отец? — спросил Такэо, стараясь, чтобы в голосе прозвучала горячая заинтересованность.

— Старик почти ничего не помнит… Всё-таки сорок лет прошло… Пожалуй, только одно и осталось у него в памяти… что отец был помешан на книгах.

— На книгах? — Такэо вспомнился оставшийся от отца большой книжный шкаф красного дерева. Когда-то он был причиной постоянных раздоров между матерью и Икуо. Переплетённые в красную и синюю лайку иностранные тома казались восседающими в зале заседаний учёными, головы которых набиты разнообразными знаниями. В детстве он иногда, пыхтя от напряжения, вытаскивал слишком тяжёлую для его ручонок книгу и, забыв обо всём на свете, разглядывал картинки и схемы. Особенно привлекал его красочный анатомический атлас — сердечко замирало от страха, когда он раскрывал его, но искушение было слишком велико. Он мог часами смотреть на изображение руки или запястья с содранной кожей, вглядывался в изящное переплетение мышц и кровеносных сосудов. Нередко он развлекался тем, что подносил к свету собственную руку и, рассматривая просвечивающие кости, сравнивал её с изображённой в атласе. Довольно странное занятие для маленького ребёнка, но в эти минуты он чувствовал на себе одобрительный взор отца. Он забыл, где научился препарировать лягушек, но хорошо помнил, как ещё дошкольником закреплял лягушку швейными иголками на дощечке от рыбных палочек и, рассекая хорошо заточенным ножом кожу, изучал внутренние органы. В те же годы он варил лягушек в кастрюле и сжигал на костре. Ему нравилось смотреть, как они корчатся, безропотно умирая. Ему было любопытно — как они устроены, как умирают. Разумеется, им двигало не только интеллектуальное любопытство, садистские наклонности тоже имели место… Тут он спохватился — надо же, чуть не забыл напомнить…

— Да, кстати, я хотел бы вас попросить… Возможно, господин начальник уже говорил вам о том, что своё тело я завещал университету. Я хочу, чтобы вы позаботились о выполнении всех необходимых формальностей. Среди вещей, который я вам оставляю, есть удостоверение члена общества «Белая хризантема», вам надо будет связаться с кафедрой анатомии медицинского университета Т., уточните, пожалуйста, какой у них номер телефона. В общество «Белая хризантема» входят лица, завещавшие своё тело студентам-медикам для анатомических занятий, я вам об этом уже говорил. Чем быстрее вы с ними свяжетесь, тем лучше. Хорошо бы сделать это уже сегодня. Обычно университет присылает свою машину.

— Но послушай… — Мать сердито посмотрела на него, на её лице было написано явное нежелание выполнять его просьбу.

— Я всё понимаю, — ласково сказал Такэо. — Ты, мамочка, конечно же, хочешь сама получить моё тело. Но ведь от костей, которые останутся после кремации, не будет никакого толку, а если мой труп ещё свеженьким вскроют студенты, я принесу пользу обществу. Так или иначе, для меня это дело решённое. Тебе придётся смириться с моим последним капризом.

— Но ведь для тебя уже готово место на здешнем католическом кладбище, — недовольно скривилась мать. — Рядышком с могилой отца Шома, чуть-чуть наискосок. В западной части, оттуда хорошо видно Фудзи. А ты…

— Я очень тебе благодарен. Положи в могилу прядь моих волос и ногти. Пусть моя душа поселится именно там. Но тело я подарю университету…

— Не беспокойся, мы сделаем так, как ты хочешь, — вмешался Макио. — Если хоть этим можно тебя порадовать.

— Спасибо, — улыбнулся Такэо. — Как только моя душа покинет тело, оно станет наглядным пособием для студентов-медиков. Я просил патера совершить надо мной Таинство последнего помазания. Тогда Господь простит меня и душа моя достигнет высшего блаженства, а что будет с телом, в конечном счёте всё равно. Разве вы не согласны?

— Да, я, конечно же, всё это понимаю, но мне так горько думать о пустой могиле… — Мать опустила голову и глубоко вздохнула.

— И ещё одна просьба, — понизив голос, сказал Такэо, украдкой бросив взгляд на начальника воспитательной службы и надзирателя Вакабаяси — оба демонстративно не участвовали в обсуждении семейных дел: один сидел за столом и читал книгу, а другой ждал у двери. — Здесь есть один заключённый, его зовут Тамэдзиро Фунамото, мы с ним недавно поспорили — так, какая-то глупость, — и я проиграл ему банку мясных консервов. Вы не могли бы передать ему как бы от «Общества утешения приговорённых к высшей мере» несколько банок? К примеру, сегодня.

Макио сделал пометку у себя в записной книжке. Он слушал брата, кивком сопровождая каждое его слово, когда же тот кончил, деловым тоном сказал:

— Может быть, ещё что-нибудь?