Когда пируют львы. И грянул гром - Уилбур Смит

Шону оставалось только опубликовать во всех либеральных газетах пространное опровержение на целую страницу и с гораздо более умеренной скоростью вернуться восвояси в Ледибург. А там его ждала телеграмма из Претории. В ней Ян Пауль и Ян Ниманд сообщали, что в сложившихся обстоятельствах Шону предпочтительнее снять свою кандидатуру и отказаться от участия в выборах. Шон отправил такой горячий ответ, что стоило удивляться, как выдержали и не сгорели телеграфные провода.

Итак, словно пара в одной упряжке, Гарри и Шон Кортни устремились к финишной линии дня выборов.

Голосование происходило в помещениях Городского управления Ледибурга под бдительными взорами двух правительственных чиновников. Потом ящики с бюллетенями предстояло отправить в Питермарицбург, где на следующий день в здании городского совета будет произведен подсчет голосов и объявлены результаты.

На противоположных сторонах городской площади кандидаты от противоборствующих сторон поставили большие палатки, в которых избирателям подавали бесплатные закуски и напитки. По сложившейся традиции кандидат, который угощает большее число избирателей, наверняка проиграет. Избиратель не хочет вводить своего кандидата в дополнительные расходы и обычно пользуется услугами его противника. Однако в этот день оба кандидата израсходовали примерно одинаковое количество еды и напитков.

Уже вовсю чувствовалась угрожающая поступь надвигавшегося сезона дождей: в городе стояла душная жара, а солнечный луч, время от времени прорывавшийся сквозь почти сплошную пелену серых туч, обжигал, словно жар пылающей топки с открытой дверцей. Шон, одетый в костюм с жилеткой, потея от волнения, встречал каждого посетителя своей палатки, притворно радуясь ему как старому приятелю. Сидящая рядом с ним Руфь выглядела как лепесток розы, и пахло от нее не менее приятно. Сторма стояла между ними и на этот раз держала себя прилично. Дирка с ними не было: Шон нашел для него работу подальше, на ферме Лайон-Коп. И многие злопыхатели делали по этому поводу ехидные замечания.

Ронни Пай убедил Гарри не надевать военную форму. С ним на публике появилась и Анна; ей очень шло сиреневое платье и искусственные цветы. И только вблизи становились заметны неприятные морщинки вокруг рта и глаз и седые прядки в блестящей черной массе ее волос. Ни она, ни сам Гарри на противоположную сторону площади не смотрели.

Прибыл Майкл; сначала он поговорил с отцом, почтительно поцеловал мать, а затем пересек площадь – ему хотелось продолжить спор, который Шон прервал накануне вечером. Майкл хотел, чтобы Шон купил в прибрежной низине в районе Тонгаата десять тысяч акров земли и засадил ее сахарным тростником. Но хватило нескольких минут, чтобы он понял: сейчас об этом говорить бесполезно, – все его доводы Шон встречал искренним смехом и предложил ему сигару. Обескураженный, но непримирившийся, Майкл зашел в избирательную кабинку и разом решил проблему разрывающей его пополам лояльности: испортил свой бюллетень. Потом вернулся на фабрику в свой кабинет, чтобы пересмотреть и привести в божеский вид расчеты по сахару для новой атаки на Шона.

Ада Кортни весь этот день сидела дома на Проти-стрит. Она твердо отвергла любые призывы присоединиться к тому или другому лагерю и своим девушкам запретила даже думать о выборах. Любые политические разговоры в ее доме жестко пресекались. Шон попытался нарушить это правило, и она немедленно выставила его за дверь. И только когда вмешалась Руфь, а Шон униженно попросил прощения, ему позволили вернуться. Ей решительно не нравилась вся эта возня; она считала, что участие членов ее семьи в избирательной кампании, когда они не только выставляют свои кандидатуры на государственный пост, но, страшно сказать, соперничают друг с другом в этом, – дело неблагородное и унижающее их достоинство. Ее недоверие и глубочайшее презрение к правящим кругам и чиновникам родилось еще в те времена, когда городской совет решил поставить на Проти-стрит уличные фонари. На следующее их собрание она явилась, вооружившись зонтиком, и тщетно они пытались убедить ее в том, что уличное освещение не привлекает комаров.

Как бы то ни было, Ада стала единственным человеком в округе, кто саботировал выборы. С самого утра до пяти часов вечера, когда избирательный участок закрывался, площадь заполняли толпы, и, когда запечатанные урны для голосования с помпой отправили на железнодорожный вокзал, многие сели на этот же поезд и отправились в Питермарицбург, чтобы принять участие в официальном подсчете голосов.

День сопровождался всеобщим нервным напряжением, поэтому измотанные Руфь с Шоном, оказавшись в номере гостиницы «Белая лошадь», очень скоро уснули в объятиях друг друга. А к утру на город обрушилась великолепная гроза. Не сразу проснувшись, Руфь беспокойно зашевелилась во сне и вдруг поняла, что они с Шоном дождались наконец своего часа. Шон проснулся одновременно с ней, и ему хватило всего нескольких секунд, чтобы понять, что происходит. Он оказался не менее ошарашен, и оба тут же энергично принялись за дело. Уже на рассвете Руфь не сомневалась, что зачала сына, хотя Шону казалось, что говорить с такой уверенностью еще рановато.

Приняв ванну, все еще охваченные свежим чувством близости, они позавтракали в постели. Руфь, в белой шелковой рубашке, с блестящей массой черных волос, распущенных по плечам, с белой кожей, светившейся так, словно ее только что натерли щеткой, являла собой само очарование и действовала на Шона крайне возбуждающе. Поэтому неудивительно, что в городскую управу они явились довольно поздно, заставив сторонников Шона изрядно поволноваться.

Подсчет голосов был в полном разгаре. В огороженной канатами части зала за столами, заваленными стопками небольших листочков бумаги розового цвета, молча сидели члены избирательной комиссии. Над каждым столом висела табличка с названием района и именем кандидата, а между столами расхаживали бдительные наблюдатели.

Все остальное пространство зала заполняла гудящая, шевелящаяся толпа мужчин и женщин. Перед тем как эта толпа поглотила их, Шон успел мельком заметить Гарри с Анной, которые с трудом двигались сквозь давку. Следующие минут десять он подвергался процедуре многочисленных рукопожатий, похлопываний по спине и устных пожеланий удачи, прерванных звоном колокольчика и наступившей наконец полной тишиной.

– Результаты выборов в Законодательное собрание от Ньюкасла…[105] – громко провозгласил перед затаившим дыхание залом тоненький голос, – мистер Роберт Сэмпсон – девятьсот шестьдесят восемь голосов. Мистер Эдвард Саттон – четыреста двадцать три голоса…

Все остальное потонуло в громе радостных восклицаний и стонов. Сэмпсон являлся кандидатом от Южно-Африканской партии, и Шон быстро пробился к нему сквозь окружающую толпу.

– Молодец, чертяка, старый вояка! – крикнул он, шлепнув его ладонью между лопатками.

– Спасибо, Шон. Похоже, у нас все идет как по маслу – я и не ожидал такого отрыва!

Они радостно пожали друг другу руки.

Утро продолжалось, интервалы напряженной тишины на фоне негромкого гула толпы после объявления каждого результата сменялись аплодисментами. Уверенность Шона в своей победе росла, его партия получала каждое ожидаемое ими место и даже то, которое они, заранее примирившись с этим, считали потерянным. Но вот снова раздался звон колокольчика, и все тем же бесстрастным голосом председатель избирательной комиссии наконец провозгласил последний результат: