О чем молчат мертвые - Лаура Липман

Джо приехал с опозданием – владельцу магазина это было дозволено.

– Техасцы, – сказал он и махнул рукой в сторону улицы, где группа туристов со скептическим видом изучала витрину. Он бросил это слово, как ковбой из какого-то старомодного вестерна. – Прикрой меня.

– Но ты ведь тоже из Техаса, – напомнила ему его сотрудница.

– Поэтому я не могу с ними работать. Разберись с ними сама. Я буду в подсобке.

Мириам посмотрела вслед начальнику, как только он исчез за яркими занавесками, отделявшими магазинчик от подсобного помещения. Красное лицо и огромный обтянутый рубашкой живот придавали ему нездоровый вид. Когда они познакомились в 1990 году, Мириам была уверена, что у него ВИЧ. Его живот разрастался все больше и больше, тогда как ноги оставались тонкими, как спички. С самого начала они придерживались правила «Не спрашивай – не рассказывай», поддерживая поверхностную дружбу на протяжении пятнадцати лет. Не задавай вопросов, и не услышишь вранья. Не рассказывай мне своих секретов, и я отплачу тебе тем же. Однажды после длинной вечеринки, когда Джо получил отказ от парня, за которым ухаживал несколько месяцев, он, казалось, был готов выдать все свои секреты. Почувствовав это, Мириам решила сделать первый шаг.

– Мы ведь с тобой такие хорошие друзья, Джо. Незачем вдаваться в подробности, – сказала она, гладя его по руке.

– Знаю. Знаю. Случилось что-то плохое, что-то, о чем ты не хочешь говорить. И знаешь что? Правильно делаешь. Все утверждают обратное, но они ошибаются. Иногда лучше держать все в себе. Что бы ты ни сделала, что бы ни случилось, не нужно оправдываться передо мной или перед кем-либо еще. Даже перед собой не нужно. Забудь об этом, и все.

На следующее утро по Джо было видно, что он очень благодарен Мириам за ее совет. Они были лучшими друзьями, которые не рассказывали друг другу ничего важного, и всех это устраивало.

– Это настоящее серебро? – спросила одна из туристок, войдя в магазин и указывая на браслет с витрины. – Я слышала, здесь много подделок.

– Мы можем легко это выяснить, – сказала Мириам и взяла браслет, чтобы показать пломбу на внутренней стороне, свидетельствовавшую о его подлинности. Но в руки покупательнице она браслет не дала – это было частью стратегии. Она держала его, словно не желая отдавать, словно вдруг осознала, что прикупила бы его для себя. Трюк простой, но он мгновенно вызывал у клиентов желание непременно завладеть вещью.

Техасцы проявляли интерес в основном ко всякого рода украшениям, что было, в общем-то, неудивительно. Одна из женщин, однако, продемонстрировала куда более изысканный вкус и подошла к старинному ретабло Девы Гваделупской. Мириам, заметив ее интерес, начала рассказывать историю о том, как крестьяне принесли кардиналу охапку роз, а через мгновение их лепестки загорелись и превратились в мантию.

– Очаровательно! – восхищалась покупательница. – Просто прекрасно. Сколько вы за него хотите?

– У тебя и правда отлично получается продавать всякое дерьмо, – сказал Джо, выйдя из подсобки, как только туристы вышли на улицу в сопровождении Хавьера.

– Спасибо, – отозвалась Мириам. Через открытую дверь до нее вдруг донесся странный запах. – Ты ничего не чувствуешь? Чем это пахнет?

– Обычный запах сырости после дождя. В прохладную погоду всегда так пахнет. Или что это, по-твоему?

– Не знаю. Похоже на… запах мокрой псины.

«Его нигде нет, – докладывала Санни. – Ни в спальне. Ни в подвале. Ни под кустом сирени. Ни на крыльце». А сейчас Мириам знала, где он. По крайней мере, ей нравилось думать, что Фитц наконец нашел девочек и теперь охранял их, как верный страж.

Что же касается Бада, несчастного одеяла Хизер, то оно было здесь, в Мексике, рядом с Мириам. Маленький квадратик выцветшей синей материи хранился теперь в рамке на прикроватном столике. Никто ее о нем никогда не спрашивал. А если бы и спросили, она бы непременно солгала.

Энтузиазм, который горел в Инфанте все утро, внезапно испарился еще по дороге в Эденволд. Дома престарелых казались ему чем-то жутким, поэтому вместо того, чтобы свернуть на парковку Эденволда, он повернул налево к моллу и направился во «Фрайдис». Был почти час дня, и детектив был голоден. Имел же он право быть голодным в час дня! Он не заходил во «Фрайдис» уже несколько лет, но сотрудники в этом заведении до сих пор носили полосатую судейскую форму, чего Кевин никогда не мог понять. Рефери – человек, который следит за временем и соблюдением правил, – как-то не вязался у него в голове с работниками общепита.

Меню здесь было невероятно разнообразным: сырые и жареные, полные углеводов и трансжиров блюда. Бывшая напарница Инфанте, Нэнси Портер, всегда сначала внимательно изучала состав блюда. Количество калорий, углеводов, жиров и, конечно, энергетическую ценность. «Сегодня я молодец», – говорила она, когда ей удавалось соблюдать свою новую диету. «А сегодня нет», – если еда содержала хоть на одну калорию больше положенного. Это была единственная черта Нэнси, по которой Кевин не скучал: бесконечное разложение каждого бутерброда на составляющие, прежде чем положить его в рот. Инфанте как-то заметил ей, что вместо высчитывания калорий в сельдерее было бы лучше просто перестать есть пончики во время ночных дежурств, но Портер проигнорировала этот выпад.

Вспомнив о Нэнси, детектив улыбнулся официантке за соседним столиком – просто на всякий случай. Ему показалось, что они уже встречались где-то раньше. Та автоматически улыбнулась в ответ, но тут же отвернулась. Значит, все-таки не знакомы. Или – раньше Кевину такое никогда не приходило в голову, – может, она его просто забыла.

Он расплатился по счету и, решив оставить свой автомобиль на парковке ресторанчика, пешком направился в Эденволд. Чем хорош воздух в этих местах? Что супершикарный Эденволд, что окружная больница в шаге отсюда – везде он был одинаков. Дом престарелых оказался прохладным и в то же время очень душным зданием, забрызганным изнутри дезодорантами и аэрозолями, чтобы перебить запах лекарств. Зал ожидания смерти. И чем сильнее сотрудники старались сделать вид, что это не так, – разбросав по холлу листовки с рекламой поездок в музеи, театры и Нью-Йорк, – тем более очевидным это становилось. Отец Инфанте провел последние годы своей жизни в доме престарелых на Лонг-Айленде, месте без излишеств, где все буквально кричало: «Вы здесь, чтобы умереть! Пожалуйста, поторапливайтесь!» Зато все по-честному. Если же вы хотите провести остаток дней в месте, подобном Эденволду, придется раскошелиться. По крайней мере, это помогает семье облегчить чувство вины.

Кевин подошел к регистратуре. Женщины, которые там работали, окинули его оценивающим взглядом, словно задумавшись, надолго ли он явился. Инфанте тоже посмотрел на них, но ничего примечательного не заметил.

– Мистер Уиллоуби дома, – сказала одна из женщин.

«Разумеется, – подумал полицейский. – Где бы он еще мог быть? Чем он мог заниматься?»