В доме веселья - Эдит Уортон

Первый чек на тысячу долларов, который Лили получила вместе с неразборчивыми каракулями от Гаса Тренора, укрепил ее уверенность в себе ровно настолько, насколько покрыл ее долги.

Результаты сделки говорили сами за себя: теперь Лили понимала, насколько абсурдно было бы позволить примитивным сомнениям лишить ее этого простого средства для утоления кредиторских аппетитов. Лили чувствовала себя воплощением добродетели, распределяя суммы между лавочниками, которым задолжала. И тот факт, что она тут же сделала массу новых покупок, ничуть не умалял ее бескорыстной добродетели. Сколько женщин на ее месте накупили бы обновок, даже не подумав оплатить прежние заказы!

Оказалось, что поддерживать хорошее настроение Гаса Тренора для Лили совсем несложное дело. Слушать его рассказы, принимать от него знаки доверия, смеяться его шуткам — вот и все, что, как ей казалось в тот момент, от нее требовалось, а удовлетворение, с которым хозяйка дома относилась к обоюдным знакам внимания, не предполагало ни малейшей двусмысленности в этих отношениях. Очевидно, миссис Тренор решила, что усиленным сближением с ее мужем Лили просто выражала признательность ей самой за доброту.

— До чего я рада, что вы так крепко подружились с Гасом, — сказала она одобрительно, — ты просто очаровательно относишься к нему, выдерживая все его набившие оскомину истории. Уж я-то знаю — мне довелось немало их выслушать во времена нашей помолвки, не сомневаюсь, что они до сих пор все те же. К тому же теперь мне не придется постоянно приглашать Керри Фишер, чтобы Гас оставался в добром расположении духа. Она отчаянная хищница, должна тебе сказать, и совершенно безнравственна. Заставляет Гаса играть для нее на бирже и никогда не платит, если сделка проваливается.

Мисс Барт вздрогнула при этих словах, но без смущения — ведь это ее не касалось. Ее положение совсем иное. Даже речи не было о том, чтобы ей оплачивать убытки, потому что Тренор убедил ее, что никаких убытков просто и быть не может. Послав ей чек, он объяснил, что заработал пять тысяч благодаря «наводке» Роуздейла и снова вложил четыре в ту же спекуляцию, поскольку ожидалось новое «резкое повышение». Таким образом, она поняла, что теперь он спекулировал уже ее собственными деньгами, соответственно, она должна ему лишь благодарность, которой заслуживает подобная пустячная услуга. Лили смутно предполагала, что, дабы раздобыть первоначальную сумму, он взял ссуду под залог ее ценных бумаг, но дальше этого ее любопытство не простиралось. В данный момент оно было сконцентрировано на вероятной дате нового «резкого повышения».

Весть об этом событии пришла несколько недель спустя — как раз к свадьбе Джека Степни и мисс Ван Осбург. Как двоюродная сестра жениха, мисс Барт была приглашена стать подружкой невесты, но отказалась от предложенной чести, оправдываясь тем, что она гораздо выше ростом, чем все остальные приглашенные девицы, и ее присутствие нарушило бы групповую симметрию. На самом деле она слишком уж многих невест сопроводила к алтарю, и следующее ее появление там было приемлемо только в качестве главного действующего лица. Лили было известно, сколько шуток отпускается в адрес девушек, которые чересчур долго пребывают на публике, и решила избежать этих девичьих обязанностей, чтобы никто не счел ее старше, чем она есть на самом деле.

Венчание мисс Ван Осбург состоялось в сельской церкви неподалеку от фамильного поместья на Гудзоне. Так сказать, «скромная сельская свадьба», на которую званых гостей доставляют специальными поездами, а толпы незваных разгоняют при помощи полиции. Пока происходило это лесное действо, в самой церкви, украшенной с шиком и увитой гирляндами орхидей, представители прессы с блокнотами наготове пробивали себе путь в лабиринте присутствующих, а агент синематографического синдиката устанавливал у входа свой аппарат. Лили часто представляла себя главной героиней подобного действа и теперь, будучи в очередной раз обыкновенной зрительницей, а не мистической фигурой в фате, на которой сосредоточилось всеобщее внимание, укрепилась в решимости через год покончить с таким положением вещей. Ее не ослепил тот факт, что каждодневные заботы отступили, она знала, что они могут вернуться, просто у нее прибавилось жизненной энергии еще раз подняться над сомнениями и снова поверить в свою красоту, в свою силу и способность привлечь блестящую судьбу. Ведь не может быть, чтобы она, наделенная такими способностями и мастерством, погибла из-за бесконечных неудач. Все промахи казались ей легко поправимыми в свете ее возрожденной уверенности в себе.

И, словно в подтверждение этих мыслей, она узрела строгий профиль и аккуратно подстриженную бородку Перси Грайса, сидевшего на соседней скамье. Он и сам был точно невеста на выданье, а пышная белая гардения в петлице показалась Лили добрым знаком. В конце концов, в таком антураже вид у него был совсем не глупый: доброжелательный критик мог бы сказать, что Перси несколько грузноват, но ему больше всего шла рассеянная пассивность, не дававшая проявиться несуразностям излишнего возбуждения. Она предположила, что традиционные свадебные образы пошли на пользу его сентиментальным ассоциациям, и представила себе, как в укромном уголке зимнего сада Ван Осбургов искусно играет на этих чувствительных струнах, настроенных для ее прикосновений. По правде сказать, глядя на прочих присутствующих представительниц женского пола и сравнивая их с отражением, которое видела в собственном зеркале, Лили полагала, что не нужно особого умения, дабы исправить оплошность и снова вернуть Перси Грайса к ее ногам.

Лили приметила темноволосую голову Селдена — он сидел на скамье почти напротив, — и это на миг поколебало ее душевное равновесие, лишив самоуверенности. Когда взгляды их встретились, Лили ощутила, как кровь прилила к лицу, и тотчас же нахлынула волна сопротивления, отторжения. Лили не желала его больше видеть — нет, она не боялась его влияния, просто его присутствие всегда обесценивало ее мечты, он заслонял собой весь ее мирок. К тому же Селден был ходячим напоминанием о грубейшей ошибке в матримониальной карьере Лили, и то, что он был причиной этой ошибки, отнюдь не смягчало ее чувств к нему. Воображение все еще рисовало ей картину идеальной жизни, в которой у нее было бы все, вот тогда отношения с Селденом могли бы стать последним роскошным мазком на этом полотне, но в мире, каков он есть, такая привилегия могла обойтись слишком дорого.

— Лили, дорогая, ты прелестна как никогда! Словно с тобой только что произошло нечто замечательное.

Молодая леди, которая таким образом выразила восхищение своей ослепительной подруге, сама, впрочем, не имела счастливой возможности рассчитывать на подобные комплименты. Внешность мисс Фариш, по правде сказать, была самой заурядной. Лишь открытый искренний взгляд и мягкая улыбка могли бы компенсировать неброскую наружность девушки, но то были качества, которые узрел бы лишь очень доброжелательный наблюдатель, прежде чем отметить, что глаза у нее обыденно-серы, а линия губ лишена запоминающихся изгибов. Лили испытывала к мисс Фариш противоречивые чувства: она жалела ее — девушка была так обделена, и в то же время Лили раздражало, как весело и непринужденно относилась к этому сама мисс Фариш. Для мисс Барт, как и для ее матери, отказ выглядеть безупречно был признаком глупости. Бывали моменты, когда она настолько осознавала свою полную власть выглядеть изящно и ярко, как того требует случай, что все прочие девушки казались ей тусклыми и почти безвкусно одетыми. В ее кругу никто бы не признался, что готов выглядеть заурядно, как Герти Фариш в своем платье «немаркой» расцветки и бесформенной шляпке: глупо, когда одежда не скрывает, что ты знаешь, как уродлива, почти так же глупо, как когда она кричит о том, что ты мнишь себя красавицей.