Мой лучший друг товарищ Сталин - Эдвард Радзинский

Вагон для переговоров стоял отдельно, впереди нашего состава. Вокруг него — караул из сотрудников НКВД и эсэсовцев в черных мундирах с повязками со свастикой.

Вагон был задуман самим Кобой по образцу царского вагона Николая II. Просторный салон, стол у окна, накрытый зеленым сукном. Два кресла для него и Гитлера и два стула для переводчиков — меня и немца в эсэсовской форме. Коба запомнил мой рассказ о запахе изо рта Гитлера и позаботился, чтобы их разделяло достаточное расстояние.

У дверей встали адъютант Кобы (один из «прикрепленных») и адъютант Гитлера, бритый, в черной форме, с двумя свернутыми рулонами.

— Здесь наши предложения, — пояснил Гитлер, заметив взгляд Кобы.

Он отдал шинель адъютанту и остался в зеленоватой гимнастерке с орденом Железного креста. На рукаве — красная повязка с черной свастикой в белом круге. Коба был в обычном своем темно-зеленом френче.

Начал Коба:

— Неплохо повоевали друг с другом! Как радовались наши враги!

И замолчал, приглашая вступить Гитлера.

— Больше они не будут радоваться, — сказал тот и начал обычное словоизвержение, от которого так страдали его сподвижники. Правда, говорил не торопясь, спокойно, даже рассудительно, и я легко успевал переводить. — Мы в чем-то похожи, герр Сталин, у нас у обоих нищее детство, жалкие отцы. Я слышал, вы учились в семинарии, а я — в церковной хоровой школе. Уже в школе я охладел к религии. Рано понял, что это обман. Думаю, как и вы… В молодости я был беден, как и вы. Делил с бедняками их жизнь. Перед дворцами еврейских богачей слонялись тогда тысячи нас, бездомных, безработных венцев. Мои тогдашние друзья… Я ночевал не раз в сырости и грязи, прямо под мостами, мои товарищи, что еще хуже, шли домой. Вымещать злобу на семье, избивать несчастное существо, которое называлось женой или матерью. А наши богобоязненные лицемеры-буржуа удивлялись, почему у этих граждан нет достаточного патриотизма! Как и вы, я стал революционером, чтобы переделать этот мир. Мы оба пришли к власти в обедневших странах, презираемых европейскими демократиями. Мы оба сделали свои страны могучими. Мы заставили бояться тех, кто еще недавно смел называть наши народы «изгоями»…

В потоке этой вдохновенной речи он неотрывно, цепко глядел на Кобу. Но не находил привычного ответа на лице собеседника. Мой друг был непроницаем. Глаза равнодушные. Он молчал, посасывая трубку.

И тогда Гитлер зашел с другого бока.

— Похожи не только наши жизни, похожи наши убеждения. Я ненавижу евреев, мне показалось, что и вы их не жалуете. Мы оба с вами знаем и умеем общаться с массами. Масса — это женщина. Женщина гораздо охотнее покорится сильному, чем сама станет покорять слабого. Оба мы презираем жалкие европейские демократии. И оба восхищаемся решительностью друг друга. И смею сказать, учимся друг у друга. Не так ли?

— Согласен, — кратко ответил Коба и снова замолчал.

Слегка приунывший, завязший в неподвижности моего друга, Гитлер немного приободрился.

— Мы сейчас как Наполеон и Александр. Вы, конечно, помните: Наполеон предлагал Александру разделить мир. Александр должен был получить Восток, Наполеон — Запад. Александр не захотел, и это было грубейшей ошибкой…

— Наполеон, если мне не изменяет память, довольно скоро напал на нас, — усмехнулся Коба.

— Да, и ваш Александр его разбил. И что? Европа как не любила вашу страну до того, так не полюбила и после. Для Европы вы варвары. И меня они называют варваром. Нет, нам определенно есть смысл договориться.

Сам пошутил и сам засмеялся. Роли окончательно распределились. Теперь Гитлер играл веселого удалого парня, Коба — мрачного диктатора. При этом общительный Гитлер как бы заискивал перед ним. Но Коба оставался таинственно непроницаемым.

Наконец Коба заговорил. Сухо и жестко.

— Я хотел бы, чтоб мы сегодня побеседовали напрямую, как положено союзникам. И решили нерешенное.

— И я, — напряженно сказал Гитлер. Он понял: начинается главное.

— Наша разведка доносит, будто в вашем штабе возобновились разговоры о нападении на Советский Союз.

— Совершенно верно, — кивнул Гитлер, — и не только разговоры. — Он крикнул: — Отто!

Бритый адъютант, стоявший у дверей, вошел в купе и щегольски, как фокусник, развернул принесенную карту.

— Это набросок плана нападения на СССР. Он пока не закончен, но закончен будет. Эту «сверхсекретную карту» я делаю известной английской разведке, чтобы она дала уверенность англичанам, будто я вскоре поверну против вас. Это их расслабит. Но мне известна и другая карта. Думаю, она тоже покажется не безынтересной. — Он опять крикнул: — Отто!

Тотчас бритый адъютант как-то весело развернул на столе второй рулон. Это была уже… наша карта!

— Я хочу напомнить герру Сталину надпись на ней — «План стратегического развертывания Вооруженных сил Советского Союза на случай войны с Германией и ее союзниками. Соображения по плану». Это только первая карта… Весь ваш документ на пятнадцати страницах, и столько же карт! У нас они есть все. Особенно мне понравился текст… — Гитлер стал читать приготовленный заранее листок: — «Упредить противника в развертывании и атаковать. Стратегической целью действий войск поставить разгром главных сил немецкой армии и выход к 30-му дню операции на фронт Остроленка — Оломоуц…» И так далее.

Он, улыбаясь, глядел на Сталина.

Коба по-прежнему оставался невозмутим, спокойно сказал:

— Это всего лишь наш ответ на ваш план. Было бы странно, если б его не оказалось.

— Так вот, — улыбнулся Гитлер. — Чтобы не занимать наши штабы ненужной работой, нам следует встречаться чаще… дабы между нами все было ясным…

Коба сделал знак своему адъютанту. Тот принес вино, коньяк и закуски.

Теперь Коба играл радушного хозяина. Как бы предлагая отвлечься от серьезных вопросов, рассказал какой-то анекдот… Потом, к моему удивлению, вдруг спросил:

— Говорят, вы предсказываете будущее?

Гитлер очень оживился:

— Абсолютная правда. В Вене, во дворце, Габсбурги хранили Святое Копье — железный наконечник, пронзивший тело Христа. Этим копьем до них владели Константин Великий, Карл Мартелл, Генрих Птицелов, Оттон Великий и даже Наполеон. Тот, кто им владел, обычно владел и миром. Когда я впервые вошел в помещение, где оно хранилось… со мной что-то произошло… — (Клянусь, его лицо преобразилось. Он странно раскачивался, шептал.) — Я ощутил трепет, озноб по всему телу. Всемогущий Дух встал рядом со мной. Я мог говорить с демонами. Я чувствовал трансформацию собственной природы, полет наверх. И уже тогда я, безвестный человек, исполнился решимости завладеть этим Копьем. И я знал, что завладею! Заняв Австрию, я сделал это в первый же день!..

В этот миг я почувствовал силу, которая исходила от этого человека. Думаю, и Коба тоже. И будто сопротивляясь этой силе, он мрачно, грубо, прервал вдохновенный поток слов: