Проклятие Пиковой дамы - Юлия Алейникова

6 сентября 1955 г. Ленинград

Евгений Александрович угрюмо молчал, сидя за рабочим столом, и наблюдал, как веселятся ребята из отдела.

— А я ему и говорю: «Что же вы, гражданин, чужие ботинки в ремонт понесли?», а он так это честно глазами моргает: «Так я ж помочь по-соседски. А то, что я их тетке той толкнул, так это потому, что в ремонт не приняли, такие ношеные, говорят, не починяем». Во, силен врать! — заливался грузный, лысый Леха Сазонов.

— Да уж. У меня тоже случай был, жена мужа в измене заподозрила. — Отсмеявшись, подхватил эстафету Митька Крутиков. — Скандал, драка.

Соседи милицию вызвали. А я тогда еще в участковых служил. Прихожу, в чем говорю, товарищи, дело? А мужик, с подбитым глазом уже, и заявляет, спасите, родная милиция, потому как убивают. А у его супруги и впрямь такая здоровенная скалка в руках, если хорошенько по голове дать, то, без вопросов, можно на тот свет отправить. И баба сама здоровенная, с меня ростом, только покрепче будет. Я говорю: «Объяснитесь, гражданочка, в чем дело?» А она мне: «Вот арестуйте изменника, товарищ милиционер, он мне с посторонними женщинами изменяет, да еще и чужие панталоны в доме прячет», — и протягивает мне женские панталоны, красивые такие, с кружевами. Я мужику и говорю: «Нехорошо, товарищ, супруге изменять». Баба услышала, что я ее, значит, поддерживаю, и снова за скалку. А мужик как заверещит: «Не изменял я тебе. Говорю же, трусы у гражданок, что моются, тырил, продать хотел, бельишко-то не рублевое!» Так я его потом на три года за кражу белья в женской бане определил. Супруга его голосила: «Не лишайте кормильца!», да уж поздно было. Сама, можно сказать, на нары определила. — И они снова загоготали.

Капитану от их веселья стало особенно тошно.

Сегодня он весь день провел в театре, но все без толку. Незнакомец в халате вроде и был, но никто, кроме уборщицы, его не видел, а после пристрастных расспросов капитана уже и она начала сомневаться, видала его или нет. Новых фактов в деле не появилось, версий тоже. Подозреваемых не было. Может, и вправду к ребятам за помощью обратиться? Может, он пропустил что-то важное? Не заметил? Так бывает, все мы люди…

Капитан тяжело вздохнул и уже открыл было рот, чтобы обратиться к ребятам, но тут зазвонил телефон, и Леха, перестав смеяться, прогудел в трубку:

— Уголовный розыск слушает, лейтенант Сазонов, — придав лицу серьезное выражение, ответил Леха. — Саныч, это тебя, — протягивая трубку, сообщил он Евгению Александровичу.

После этого звонка капитан без раздумий помчался к Зинаиде Андреевне. Потому, как эта дамочка по пустякам беспокоить не станет, не тот экземпляр.

— Значит, вам кажется, что Николай Васильевич хорошо знаком с этой Решетниковой? — выслушав Барышеву, уточнил капитан.

— Мне так показалось.

— И при вашем появлении балерина ушла?

— Да. Когда они меня заметили, она ушла, — несколько раздраженно подтвердила Зинаида Андреевна. Она сидела на диване, закинув ногу на ногу и слегка покачивая туфелькой.

Этот придирчивый допрос действовал ей на нервы. Теперь под пристальным взглядом дотошного капитана вся история начала казаться ей полной ерундой. И почему она не послушалась Леву? Зачем вызвала этого беднягу-капитана? Вон он, какой озабоченный и худой. Недоедает, наверное, весь в день в беготне.

— Дуся. Принеси нам чаю, пожалуйста, и пирога, если еще остался, и сала того, что Льву Владиславовичу из Киева прислали.

Капитан на ее распоряжения даже внимания не обратил. Все сидел, лоб хмурил и губами шевелил.

— Скажите, Зинаида Андреевна. А в день убийства эта балерина в театре была?

— Откуда же мне знать? Ведь это ваши сотрудники всех переписывали и допрашивали.

— Действительно, — тер лоб капитан. — Послушайте, Зинаида Андреевна. Эта информация имела бы значение, если бы Щербатов изменял жене, но все вокруг, и вы в том числе, в один голос твердят, как он обожал свою жену. Да, и у меня после разговора с полковником сложилось такое же мнение. В этом случае его разговор с балериной, даже если они и знакомы, никакого отношения к следствию не имеет. Или вы полагаете, что она сообщила ему какие-то важные сведения касательно убийства?

— Нет, разумеется. Какие сведения? — нервно отмахнулась Зинаида Андреевна, наблюдая, как Дуся расставляет на столе чашки. — Я действительно утверждала, что Николай Васильевич очень любил Аню, даже завидовала ей чуть-чуть. Но после сегодняшней сцены я вдруг припомнила кое-какие детали…

— Какие именно?

— Мне не хотелось об этом говорить, но, с другой стороны, те, кому надо, все равно об этом знают, — не очень уверенно, с сомнением проговорила Зинаида Андреевна. — Дуся, спасибо, дальше мы сами, — остановила она домработницу, хлопочущую возле стола. — В общем, Николай Васильевич происходит из очень знатного дворянского рода. Чуть ли не княжеского. Мне это как-то давно еще Капа наболтала. Вы знаете Капу?

— Знаю.

— Ну вот. Они с Николаем с детства дружны. И родители их тоже. Она про семью Щербатовых все знает. Так вот. И сам Николай, и его отец — кадровые военные. Со своей княжеской родословной они умудрились благополучно пережить революцию, Гражданскую войну, предвоенные годы, — многозначительно проговорила Зинаида Андреевна. — Во время войны семья Николая погибла. Ну, да вы знаете, наверное?

Капитан кивнул.

— Но они погибли при бомбежке, а вот сам Николай выжил и благополучно существует по сей день. Он добился в жизни многого. Он очень умен, выдержан, и теперь мне начинает казаться, что еще и очень хитер. Ведь согласитесь, чтобы выжить с его родословной после революции, да еще и преуспеть, потребовались наверняка немалые усилия, ум, изворотливость… Не знаю, что еще. Но даже у нас в театре, чтобы преуспеть и удержать позиции, все время приходится быть настороже и в боевой готовности, а то затопчут.

Евгений Александрович невольно улыбнулся. Ему сложно было представить, чтобы кому-то удалось затоптать Зинаиду Андреевну. Это вряд ли. Но в том, что она говорила, определенно было здравое зерно.

— Значит, вы все же полагаете, что у Щербатова роман с балериной?

— Если бы я не была знакома со Щербатовыми, а просто шла по улице и увидела этих двух людей, я бы сразу подумала, что у них роман, — твердо проговорила Зинаида Андреевна.

— А как же Анна Петровна, неужели она не догадывалась, что муж ей изменяет?

— Я думаю, речь идет не об измене, а именно о романе. Думаю, что Николай влюбился. А что касается Ани… о покойных не принято плохо говорить, к тому же мы были подругами, но она была очень избалована и эгоистична. Нет, она не всегда была такой, но жизнь с Николаем определенно ее испортила. Она стала принимать его обожание как должное. Он мечтал о детях, а она, зная о том, как он любит детей, о гибели его маленького сына, считала, что ее карьера важнее, что надо подождать. Он осыпал ее подарками, цветами, она их принимала. Знаете, в последнее время мы перестали быть так близки, как прежде. Отчего-то у меня пропало желание с ней общаться. Это было неосознанно. Я только сейчас отдаю себе отчет в том, что избегала Аню, — удивленно взглянула на капитана Зинаида Андреевна. — Как странно.