Годы, тропы, ружье - Валериан Правдухин

Семен спокойно повествует дальше. Я его слушаю. А из темноты на меня величаво смотрят круглые, черные большие глаза. И я не могу понять, чьи глаза. Человека, зверя или оскорбленной людьми птицы?

Одержимый неуемной страстью к охоте, я часто забывал, зачем я сюда, в Закавказье, послан.

Мое звание инструктора сельского хозяйства мне было приятно единственно потому, что в борьбе с мышами-полевками я все время кружил по зеленой долине реки Алазань, где до сих пор сохранилось еще много фазанов.

А я всегда возне с мышами предпочитал бродяжничество за птицей.

Старый лезгин Сулейман, старшина селения Ляляло, к которому я заехал как чиновник к чиновнику, сразу понял мою неисцелимую страсть и предложил мне проводника, сожалея искренне, что смерть младшего брата Юсуфа не позволяет ему пойти со мной. Со мной отправился на охоту Элдар, немолодой, но еще юношески стройный лезгин в рваном, заплатанном бешмете. В его темных, как сливы, круглых глазах я с восхищением прочел тоску и восторг, с которым он глядел на мою двухстволку и на то, как я беспощадно расковыривал ножом бумажные гильзы, чтобы снабдить его порохом и дробью. Он через плетень кликнул мягким зовом своего сына. И черномазый парнишка, десятилетний Осман, подал ему длинное шомпольное ружье, изузоренное медными заплатами, завистливо глядя на нас такими же черными, как у Элдара, глазами. Подхватив небрежно свою шомполку, Элдар, не оглядываясь на меня, быстро двинулся к лесу, охватившему высокой зеленой изгородью селение. Мы быстро миновали рощу кудлатых лип, чинар, дубов и орешника, не замечая истошного гвалта дятлов, иволг и соек, встревоженных нашим появлением, и вышли на большую поляну, красиво окаймленную со всех сторон держидеревом, цепко хватавшимся за наши одежды. Буйная зелень, потемневшая от избытка влаги и соков, начинала томиться под жгучими лучами поднявшегося над лесом солнца, утренний туман рассеивался, оседая на землю. Я совершенно не замечал огромных гор, высившихся вправо от нас, где в двадцати километрах распластался Главный хребет, отрезавший Алазанскую долину от сурового Дагестана. Я не обращал внимания на желтую ленту реки Алазани, убегавшую во впадину Нухинского уезда, место гордой смерти Хаджи-Мурата. Дали для меня исчезли, я целиком был здесь – среди этих колючих кустарников терновника и светлых рисовых стержней. Я замирал от предчувствий, инстинкт охотника убеждал меня, что здесь должны быть фазаны. Элдар по-русски не говорил совсем, я знал всего два-три слова по-лезгински, вернее, по-татарски, – и мы шли до первой поляны молча.

– Бар?[6] – указал я на кусты.

– Чох[7], – ответил с серьезной озабоченностью Элдар.

Я и сам в этом теперь не сомневался. В такой именно местности и у нас в России держатся обычно куропатки, тетерева, сородичами которых когда-то являлись фазаны. С замиранием сердца и благодарностью я принял перо фазана, поднятое лезгином с земли. Элдар начал кружить вокруг кустов, сотрясая их, заходил в бурьян, торчащий на межниках посевов. Я подражал ему, моля судьбу, чтобы первый фазан взлетел возле меня. Мое сердце сжималось в комок и снова опадало вместе со вздохом, которым я отмечал всякий раз свой выход на поляны. По-видимому, и Элдар надеялся выпугнуть фазанов скорее, чем они встретились нам в этот день. Мы прошли уж около километра, испытывая на кустах держидерева прочность нашей одежды, а фазанов не попадалось. Мы мужественно пролезли через илистый ручей, закрытый прочно деревьями, увитыми крепкими лианами и диким виноградником; мы исцарапали в кровь лица и руки, изорвали одежду в клочья, но это нас не останавливало ни на минуту. За ручьем лежала огромная поляна, густо заросшая зеленью. Трава здесь была выше и темнее. Под деревьями мягким веером покоился, изнывая от духоты, папоротник и рядом высокие дудки растения, напоминавшего русскую борщовку с корявыми листьями конского лопуха. Я перепрыгнул узкий заливчик ручья и вдруг на мгновение увидел: впереди, в сотне метров, шакал, блеснув серым глазом в мою сторону, мягко уносил свой хвост за кусты. Не успев поймать зверя на мушку, я выстрелил из левого ствола, сообразив, что в нем дробь покрупнее. Дробь, рассыпаясь, зашелестела по кустам. Но я, очутившийся там же со скоростью полета дроби, напрасно искал глазами то, о чем пропело мне мое воображение: распластанное на траве тело остроухого зверя.

– Иок, иок[8], – взволнованно успокаивал меня Элдар, махая вдаль рукой.

Он что-то жарко объяснял мне, показывая вперед, но я долго лазил по кустам, охваченный напрасной надеждой. Наконец, не найдя зверя, я потерял и надежду. Раздосадованный, вышел я к Элдару на полянку. Я протянул ему папиросу, которая тут же упала у меня из рук в траву. Четыре фазана с ужасающим треском поднялись впереди нас. Три выстрела, глухо ухнув по лесу, слились в один. Две птицы упали в конце полянки. Я успел заметить, что один фазан, подобрав сломанное крыло еще в воздухе, моментально юркнул в траву. Другого схватил Элдар. Я кинулся, чтобы схватить подранка, но его уже не было здесь. Сколько ни тянул я Элдара за полу бешмета – искать спрятавшегося фазана, он, мотая головой, упрямо бормотал одно:

– Иок, иок.

Не двинувшись с места, он достал из-за пояса ножик, прижал ноги фазана чувяками и, потянув его за голову, быстро дернул ножом по горлу. Я с жаром, полным непоколебимой уверенности и негодования, доказывал Элдару, что фазан здесь, вот именно здесь, у этого кустарника, и бегал вокруг, путаясь в зарослях папоротника, как теленок, под хвост которому впился безжалостно слепень. Но Элдар, разгоряченный стрельбой, не слушал меня. Он ловко подоткнул фазана под ременный узкий пояс и пошел вперед. Мне пришлось подчиниться упрямцу. Когда я поравнялся с ним, догнав его на следующей полянке, из-под моих ног с тем же ужасающим шумом свечой взвился петух. Я увидел его, когда он с пленительной грацией темно-красной дугой прорезал солнце, ослепившее мои глаза. Два моих выстрела ухнули красавцу вслед, и фазан, выправившись, мгновенно скрылся за кустами. Я опешил от неудачи.

Элдар великодушно и сочувственно блеснул глазами – и опять мягкой походкой двинулся вперед, беззаботно посвистывая. До этой минуты я не обращал внимания на его свист, но сейчас он зазвучал для меня значительно и ясно. Свистел Элдар как-то особенно: никогда я не слышал такого свиста. Безмятежное спокойствие и своеобразный восточный мотив незабываемо ложились на сердце, истекавшее завистью к столь естественной и красивой беспечности. Темные, как сливы, глаза и этот свист Элдара преследовали меня в продолжение многих лет и часто приносили мне утешение при неудачах.

Мы огибали вытянувшееся грязно-желтой лентой болото. Под крутыми берегами его, по камышам, порхали, отливая синим золотом, длинноносые зимородки, где-то ухала жалобно цапля и тихо крякала утка. Но болото меня не влекло к себе – я знал, что впереди фазаны – птица, страсть к которой я утолял еще впервые в жизни.