О чем говорят бестселлеры - Галина Юзефович

Конечно, отчасти подобная популярность Линдгрен в СССР, а после в России – заслуга ее первой (и главной) переводчицы, неутомимой энтузиастки Лилианны Лунгиной. Именно благодаря ее таланту и харизме герои Линдгрен были радушно приняты на российской почве. Однако очевидно, что никакими достоинствами перевода невозможно объяснить тот факт, что и сегодня, через шестьдесят лет после выхода первой книги Астрид Линдгрен на русском, ее повести и романы возглавляют в России рейтинги продаж детской литературы. Более того, даже те родители, которые (как, в частности, я) готовы относительно легко произвести переоценку собственного детского читательского опыта, упорно читают своим детям всё тех же «Пеппи», «Карлсона», «Мадикен» и «Эмиля». Куда логичней будет предположить, что дело всё же не в переводе, а в самой Линдгрен: в ее книгах, да и во всём ее образе есть особое, потаенное волшебство, жизненно необходимое российскому читателю.

Пожалуй, проще всего описать суть этого волшебства как способность к счастью, несмотря ни на что и вопреки всему. Сама жизнь писательницы, в которой причудливо смешались трагизм и светлая вера в то, что всё в мире может (и даже должно) быть хорошо, служит лучшей иллюстрацией этого тезиса. В восемнадцать лет родив ребенка без мужа (в консервативной шведской провинции середины двадцатых годов прошлого века это считалось шокирующим нарушением всех этических норм), Линдгрен была вынуждена покинуть родной городок, отдать сына в приемную семью, а после несколько лет жить на нищенские секретарские заработки. Хотя у этой истории счастливый конец (выйдя замуж за Нильса Стуре Линдгрена, будущая писательница сумела вернуть себе ребенка), трудно представить, какую рану она оставила в материнском сердце.

Но ни это, ни раннее вдовство (Нильс Стуре умер в 1952 году, когда литературная карьера Линдгрен только-только набирала обороты) не изменило доброжелательного и уверенного отношения писательницы к жизни: даже в самых грустных и пронзительных ее книгах – таких как «Мио, мой Мио» или «Братья Львиное Сердце» – под слоем драмы всегда ощущается мощное и оптимистичное авторское спокойствие. Зла в мире не меньше, чем добра, но если вечером покрепче затворить ставни и зажечь лампу, теплый свет разгонит тьму, и любая беда, в общем, окажется или терпимой, или неокончательной. Надо ли говорить, какое глобальное утешение эта картина мира предлагала советскому и российскому читателю, для которого на протяжении ста последних лет главным остается вопрос совместимости (или несовместимости) персонального счастья с ненадежностью, жестокостью и опасностью окружающего мира.

Ну, а вторая важная причина, сделавшая Астрид Линдгрен самой русской из всех иностранных писательниц, без сомнения, состоит в том особом коктейле из свободы и защищенности, которым пропитаны все ее книги и который сама она считала главным в своем творчестве. Советская воспитательная традиция ставила во главу угла дисциплину, постсоветская же добавила к дисциплине безжалостный культ достижений. В этом контексте созданный Линдгрен счастливый мир, в котором ребенок имел возможность играть сколько душе угодно (неслучайно самые счастливые и радостные эпизоды в книгах писательницы – это описание бесконечных захватывающих игр, которыми заняты ее герои от Калле Блумквиста до Пеппи Длинныйчулок), но в то же время был включен в надежный и стабильный, осмысленный распорядок, выглядит настоящей идиллией – счастливой страной, в которой хотел бы оказаться каждый мальчик или девочка.

В свое время английский писатель и мыслитель Гилберт Кит Честертон сказал, что христианский святой выполняет функцию противоядия, предлагая миру ровно то, чего тому больше всего не хватает здесь и сейчас. Пожалуй, то же можно сказать и о писателе: чтобы стать по-настоящему великим и всенародно любимым, он должен восполнять какую-то важнейшую недостачу, ощущаемую читателем, давать ему утешение и поддержку именно там, где они нужнее всего. На протяжении шестидесяти лет Астрид Линдгрен дает российскому читателю драгоценное чувство, что счастье – это то, что мало зависит от внешних обстоятельств, а также дарит волшебные образы детского рая, где надежность не исключает свободы, а уют и комфортная рутина – радости самостоятельных открытий. Словом, оставаясь писательницей по-настоящему мировой и глобальной, она говорит с российским читателем о вещах, важных именно – и в первую очередь – для него. А это значит, что покуда мы не изменимся до неузнаваемости (вряд ли этого следует ожидать в ближайшем будущем), ее месту в наших сердцах ничто не угрожает. Десятки людей с томиками Линдгрен в руках будут по-прежнему бродить по хуторам Катхульт и Бюллербю, по музею Юнибаккен в Стокгольме, уносясь мыслями в собственное детство, точь-в-точь так же, как это делали мы с моими детьми.

Главная книга Дж. Р. Р. Толкина – это, конечно масштабный и пафосный эпос «Властелин колец» с его простором, сложной композицией, драматизмом и драйвом. Тем удивительнее, что главный – самый узнаваемый и любимый – герой Толкина – не трагический Фродо, не блестящий Арагорн и даже не мудрый волшебник Гэндальф, а персонаж куда более скромный и приземленный, мелькнувший во «Властелине колец» всего в двух эпизодах, – хоббит Бильбо Торбинс, протагонист повести «Хоббит, или Туда и обратно». Трусоватый, обидчивый, упитанный домосед, считающий «приключение» неприличным словом, затмевает куда более эффектных героев и для огромного множества читателей остается хоббитом по преимуществу – the хоббитом, как и значится в английском названии посвященной ему книги.

Конечно, определенную роль в популярности Бильбо сыграло то обстоятельство, что «Хоббит» появился существенно раньше «Властелина колец» и был куда более традиционным – не великая фэнтези-эпопея, но привычная детская сказка, собранная из понятных, известно откуда взявшихся элементов. Критики радостно находили в книге следы влияния прерафаэлитов и «Алисы в Стране чудес», «Питера Пэна» и «Принцессы и гоблина», «Беовульфа» и скандинавских мифов, восторгаясь тем, как ловко Толкин сплавляет разнородные элементы, добиваясь одновременно приятной новизны и уютной узнаваемости. Полторы тысячи экземпляров первого тиража (неплохая цифра для 1937 года) разлетелись меньше чем за три месяца, несмотря на то, что издание было не из дешевых, и уже к новому 1938 году книга пошла на допечатку.

Однако появление и всемирная слава «Властелина колец» изменили судьбу «Хоббита»: из милой и самодостаточной безделки он задним числом превратился в приквел к одной из главных книг XX века и безнадежно затерялся в ее тени. В «Хоббите» внезапно начали находить недостатки, которых раньше в нем как будто не было: его мир оказался слабо проработан, герои простоваты, сюжет недостаточно глобален. По большому счету, он стал эдаким адаптированным «Властелином колец» для самых маленьких, к которому нет смысла возвращаться во взрослом возрасте. Однако беда, постигшая книгу, почти никак не сказалась на ее герое. И причина этого вполне прозрачна: Бильбо – единственный из героев Толкина, которого читатель может с собой соотнести, а значит, и полюбить по-настоящему. Несовершенный, нелепый и смешной мистер Торбинс из Торбы-на-Круче – самый живой и настоящий персонаж обеих книг «Профессора».