Когда взрослеют сыновья - Фазу Гамзатовна Алиева

Умужат с достоинством приняла от нее косу, на которой ломались солнечные лучи, и, утонув босыми ногами в густой траве, сделала первый решительный взмах.

Звенела коса, качались на легком ветерке травы, зеленые волны бились о загорелые колени Умужат, падали подкошенные травы. И вот уже на живом, пестром, колышущемся поле легла первая полоса, ровная и чистая, как побритая голова.

Когда же Умужат скосила столько, сколько нужно для того, чтобы образовался круг для танцев, заиграли зурна и барабан. И сейчас же в круг впрыгнул Байсунгур. «Вай!» — вскрикнула Аминат, не успевшая удержать его, и осуждающе покачала головой: ведь не принято выходить в круг, пока тебя не пригласят. «Хоть и давно дорос до коня, а все чувствует себя жеребенком, — оправдываясь за мужа, сказала она соседке. — Даже дома у очага не усидит, ноги так и танцуют».

А Байсунгур то высоко подпрыгивал, отрываясь от земли и проплывая в воздухе под восхищенные вскрикивания женщин, то опускался перед Умужат на колени, — словом, кружил и кружил вокруг, как орел над куропаткой. В конце концов измученная Умужат не выдержала и вышла из круга, простонав: «Ох, хватит, не могу больше». Ее сменила Аминат. Хотя она не считалась хорошей танцовщицей, ей очень захотелось сейчас быть рядом с мужем, чтобы не перед другой, чужой женщиной он опускался на колени, не вокруг другой кружил и кружил, чутко ловя каждое ее движение…

Кто-то рассыпал над ними горсть сахара и конфет.

У Аминат сладко зашлось сердце. Казалось, и горы, и луга, и небо — все кружится вместе с нею. И вдруг ей нестерпимо захотелось, чтобы муж сейчас при всех подхватил ее на руки, как он это сделал сегодня утром. Она выразительно посмотрела на мужа. Но Байсунгур, конечно, не догадался об этом ее желании.

Но вот над лугом, перекрывая музыку, раздалось тяжелое тарахтение грузовиков. Они привезли к празднику сенокоса позднюю черешню, ранние абрикосы…

А на лугу уже расстилали паласы. Скоро задымились костры, запахло пловом и шашлыком.

Но, как говорится, делу время, а потехе час. Пролетел и кончился этот час — час потехи, час отдыха. Наступило время труда, и звон зурны сменился звоном косы.

Около полудня Аминат распрямилась, давая отдых затекшей спине, хотя бросить на работающих свою прямую тень считалось неприличным, как неприлично сидеть сложа руки там, где все трудятся.

И тотчас к ней подошла Патимат, та самая, которая вручала Умужат косу.

— Вай, доченька, — сказала она Аминат, — смотрю я на твоих мужчин и не могу насмотреться! И не различишь, где отец, где сын! Тьфу-тьфу, машааллах, пусть минует их дурной глаз.

Аминат как бы со стороны, как бы глазами этой женщины тоже взглянула на мужа и сыновей и невольно залюбовалась ими: высокие, сильные, статные, чем-то неуловимо похожие друг на друга и в то же время разные. Белые рубахи расстегнуты на груди, а грудь у каждого широкая, медная от загара. Черные чубчики прилипли ко лбу. И только у Байсунгура волосы чуть тронуты сединой. Уйдя далеко вперед, все пятеро одновременно взмахивали косами, и казалось, что это работают не пятеро мужчин, а один богатырь, могучий, многорукий, непобедимый. И впервые Аминат поняла, что они уже взрослые, ее дети, ее сыны…

— Вот я и хочу сказать тебе, — проследив за ее взглядом, продолжала Патимат. — Не надо, чтобы они все пятеро попадались на глаза людям. Вдруг да сглазят. А самое лучшее — пришей-ка ты к их рубашкам корень фиалки, я поищу ее здесь и дам тебе.

— Вай, бабушка Патимат, — с грустью возразила Аминат. — Не больно-то они верят в наши талисманы. Байсунгур… тот с детства смеется над этим, да и сыновья в отца. Алибулат тем более комсорг в школе.

В этот день впервые в сердце Аминат закралась тревога за мужа и сыновей. Так к ощущению счастья примешалось другое, беспокойное и гнетущее чувство.

«Женить бы их поскорее! — подумала Аминат. — Алибулат и Аминтаза — почти ровесники. Сыграли бы подряд две свадьбы», — и она мысленно стала перебирать в уме всех незанятых девушек аула.

А сердце все еще отказывалось верить, что сыновья выросли.

Не вчера ли весь аул подшучивал над Алибулатом, называл его «охотником за лисами». Началось с того, что у них стали исчезать цыплята, а потом недосчитались и квочки, красивой курицы с желтым гребешком. Ее называли дома — курица в золотой шапочке.

А ведь Аминат очень и очень пеклась о своем шумном хозяйстве. Цыплят она выхаживала с материнской заботливостью: как только вылупятся, клала в сито на мягкую шерсть, держала в комнате, кормила свежим творогом, мелко нарубленными яйцами. По ночам она вставала к своим питомцам, словно это были грудные дети.

И вдруг эти самые цыплята, которых она так бережно и любовно выхаживала, стали один за другим исчезать из курятника. Скоро обнаружилось, что не только она понесла потери. По аулу прошел слух, что в курятники повадилась лиса. Стали караулить. Но хитрая лиса не появлялась в те дни, когда на нее устраивали засаду.

И тогда Алибулат потихоньку от всех стал каждую ночь спать во дворе около курятника. Он закутывался в старую шубу деда и держал наготове топор. Очень уж ему не терпелось самому расправиться с лисой. Мечта о таком героическом поступке окрыляла его и согревала лучше шубы в холодные ночи. Так прошло несколько ночей. И вот на рассвете он услышал шорохи. Приоткрыв заспанные глаза, мальчик увидел, как в курятник проскользнул рыжий хвост.

Алибулат с колотящимся сердцем проворно вылез из шубы и поскорее закрыл дверь курятника на засов. Но, подумав, вернулся и припер дверь еще и большим камнем. Только после этого он ворвался в дом с криком:

— Ура, я поймал лису! Вставайте скорее, я поймал лису!

На крик сбежался весь дом.

— Вай, мой герой! — растроганно обнимала сына Аминат, выбежавшая за ним во двор в одной сорочке.

— Ай да сын у меня! Лису поймал! — весело гудел Байсунгур, засовывая босые ноги в галоши.

— Вабабай! — закричала соседка справа со своей крыши. — Неужели попалась эта разбойница!

— Что слышат мои уши! — закричал сосед слева, вбегая во двор Байсунгура. — Неужели это правда?

— Алибулат поймал лису!

— Вы слышали, Алибулат, сын Байсунгура, запер в своем курятнике лису?! — разносилось по аулу.

Когда же, вооруженные топорами и вилами, люди с величайшей осторожностью приоткрыли дверь курятника и Аминат, как самая худенькая, первая проскользнула в щелку, то все увидели… рыжего кота Шарика. Забившись в угол, он истошно мяукал, посвечивая из темноты испуганными зелеными глазищами.

А настоящая лиса… с этой ночи она