Внутренняя красота - Маргерит Кэй

Его светлость прищурил глаза, почти уверенный в том, что ему не оказывают должного уважения, правда не поняв, каким образом. Лорд со щелчком закрыл крышку золотых часов и положил их в карман.

— У жены более серьезные заботы. А вот моя дочь может заняться этим. Поэтому я и принял такое решение. — Он повернулся к Кресси. — Я оставил перечень того, что ты должна сделать во время моего отсутствия, но упомяну только два пункта. Первый — сэр Гилберт. Ты убедишь мачеху в том, чтобы она позволила ему навещать себя. Все эти разговоры о повивальных бабках сущие глупости. Второй — Корделия. За время моего отсутствия твоя тетя София, естественно, имеет право согласиться на любое уместное предложение руки. Она знает мои предпочтения.

— Отец, а как же предпочтения самой Корделии?

— Корделия предпочтет кандидатуру того, кого тетя предложит ей. Твоя сестра понимает свой долг. София лучше всех разбирается в том, как выдать девушку замуж. — Лорд Армстронг совершенно забыл о неравном браке, от вступления в который она не сумела отговорить Кассандру. — Ты оставишь сестру в покое и воздержишься — воздержишься! — от вмешательства в ее дела. Крессида, ты слышишь меня?

— Слышу, отец. Но к чему гак опасаться моего влияния на Корделию, если ты уверен, что она знает свой долг.

— Дерзость молодых людей — черта, с которой нельзя мириться. Женщине твоего возраста она совершенно неуместна. Крессида, я должен прощаться, ибо мне надо провести остаток дня с мальчиками. Я уеду еще до ужина. Можешь написать мне о том, как будет чувствовать себя моя жена, когда наступит время родов.

Небрежно кивнув Джованни, он удалился вместе с ликующими сыновьями.

— Могу спорить, что не пройдет и часа, как их ангельское общество надоест ему, и он позовет меня забрать своих чад, — Кресси посмотрела вслед отцу.

— Надеюсь, вы сделаете так, что отец вас не найдет, ведь он так бесцеремонно отмахнулся от вас, — сказал Джованни и сухо рассмеялся.

— Не только от меня. Он не проявил должной вежливости и к вам.

— Не извиняйтесь за него. Меня его внимание особенно не интересует. — Джованни подтвердил свою мысль, щелкнув пальцами. Кресси подумала, что это чисто итальянский жест. Он начал убирать кисти.

— Вы не собираетесь завершить этот портрет?

— Кажется, у меня пропало настроение писать.

Кресси взяла кисть со свинцовыми белилами и провела ей по тыльной стороне своей ладони, оставив на ней едва заметный след.

— Вы способны писать, только когда на вас находит вдохновение?

— Если бы это было так, то за последнее десятилетие я бы ничего не написал. Прошло много времени с тех пор, как я писал в состоянии вдохновения. То есть до тех пор, пока я не встретил вас.

— Что во мне такого особенного?

— Не знаю. Это загадка, и в этом, наверное, заключается ответ. Вы очаровательны, непостижимы и не похожи ни на одну мне известную женщину. Вероятно, вы стали моей музой.

— Навязчивой идеей? — спросила Кресси, густо краснея. — Это совсем не похоже на меня.

— Навязчивые идеи совсем не в моем духе.

Воцарилось молчание, в воздухе ощущалось напряжение, как перед грозой. Недосказанные им слова витали между ними, точно перезрелый плод, который остается только сорвать. Кресси выпалила первое, что пришло ей в голову:

— Тут я вам ничем не могу помочь.

Джованни уставился на нее, ничего не понимая.

— Кисти, — запинаясь, начала она. — Хотите, я помогу вымыть их.

Пораженный Джованни согласился. Она последовала за ним вниз по служебной лестнице в судомойню цокольного этажа, которую Джованни реквизировал для себя. Это была сырая комната, которой работники кухни больше не пользовались, ее освещала единственная масляная лампа. Джованни оставил фрак в галерее. Кресси наблюдала за ним, восторгаясь его сухощавой фигурой, игрой мышц, пока он, стоя у раковины, счищал с кистей остатки краски.

Ее охватило беспокойство. Напряженность. Приятное возбуждение. Она чувствовала себя так, будто снова смотрит на мир с прозорливостью, причинявшей страдания. Хотелось дать себе волю, наверстать упущенное за годы послушания. Впервые от стычки с отцом ей стало не хуже, а лучше. Кресси почувствовала уверенность в себе. Взглянув в галерее на Кресси и Джованни, лорд Армстронг догадался, что здесь что-то не так, но ему и в голову не пришло, что дочь, послушная, тихая, как мышь, маленькая девочка, способна вести себя столь дерзко.

— Дайте взглянуть на ваши руки. Они испачканы белой краской.

Джованни привлек ее к раковине и стал вытирать ей руки тряпкой, смоченной в скипидаре. Его движения были решительны и уверенны. Он работал все утро, но на его руках не осталось ни пятнышка краски. Джованни всегда был аккуратным. За исключением вчерашнего дня в мансарде. От воспоминаний Кресси охватило приятное ощущение, оно докатилось до нижней части живота. Когда Джованни дотронулся до нее… боже, как он коснулся ее. А также сегодня утром. Кресси показалось, будто она растает. А он был такой… ну, такой упругий, другого слова она не смогла найти. Капли пота катились по ее спине. Он был по-настоящему очень твердым. Это она довела Джованни до такого состояния.

Джованни отложил в сторону смоченную скипидаром тряпку и взял кусок чистой ткани. Казалось, он без всякой надобности слишком долго вытирал ей руки. Кресси наблюдала за ним, зачарованная его длинными изящными пальцами, поглаживавшими ткань, которой накрыл ее руку. Сердце громко застучало, когда она поймала на себе его взгляд. При тусклом свете его глаза потемнели, но было отчетливо видно, что они сверкают. Джованни отбросил ткань, привлек Кресси к себе, коснулся ее лба, щек и губ. Ее вдруг охватило страшное волнение.

Поцелуй был столь же страстным, что и взгляд его черных глаз. Кресси затянул вихрь сладострастных ощущений. Желание усугубилось ощущением голода, о котором она раньше не догадывалась. Оно подстегивалось новизной, тайным характером их отношений. Запретный плод. Он создан для нее, она создана для него. Кресси обхватила Джованни за ягодицы и страстно поцеловала. Уста. Язык. Уста. Кресси пробовала его на вкус, вдыхая запах тела, пожирала его.

Джованни ответил на ее поцелуй так, будто этого маю, будто желал большего. Он стонал, привлек ее к себе с такой силой, что она чуть не потеряла равновесие, прижатая к низкой деревянной двери в стене судомойни. Засов больно врезался ей в спину.

— Ой!

— Dio! Всякий раз, когда я целую вас, нам что-то мешает. Что случилось? — Отрывисто дыша, Джованни отстранил ее от стены. — Я не заметил эту задвижку. Вам больно?

— Нет. — Кресси пригладила волосы. Как она и подозревала, они ужасно спутались и частично скрыли щеки. Слава богу, освещение здесь тусклое. Она откликнулась на его поцелуй со всей страстью. Если не сдерживаться, Джованни может подумать, будто она одна из тех женщин, которые вешаются ему на шею. Но ведь она действительно вела себя как одна из таких женщин, разве не так?