Сестры Эдельвейс - Кейт Хьюитт

– Чего не знала? – осторожно спросила она.

– Что этим кружком руководят коммунисты. – Он улыбнулся ей, приподняв брови. – Явно не те люди, с кем стоит связываться.

Биргит уже пожалела, что соврала об этом, но теперь было поздно, и в любом случае вряд ли они ещё увиделись бы – при этой мысли она ощутила разочарование и вместе с тем облегчение. Она не хотела быть пойманной на лжи, но не знала, долго ли сможет врать.

– Она не говорила, знает ли об этом, – наконец пробормотала она.

– С ними никаких дел иметь не надо, – серьёзно заметил Вернер. – С подобными кружками сейчас разговор короткий. А что делать?

– Но почему? – спросила Биргит, внезапно желая знать его мнение о коммунистах.

– Ну, угроза со стороны Советов нам не нужна, верно? – резонно заметил он.

– Вы думаете, Советы представляют угрозу?

– Советы хотят подчинить себе мир не меньше, чем этого хочет Германия. К тому же Гитлер – куда лучший руководитель, чем Сталин. Только взгляните, сколько он уже сделал для немецкой экономики. У них нет такой проблемы с инфляцией, как у нас в Австрии. – Уголок его рта вновь дёрнулся. – Мой отец разорился из-за послевоенной инфляции. Австрия так и не смогла восстановиться, а вот Германия смогла. И к тому же Гитлер сам австриец. – Он улыбнулся Биргит, но она не смогла ответить на эту улыбку, хотя и понимала, что так будет правильнее. Ей ещё не доводилось общаться с кем-то, кто поддерживал Гитлера, и беззаботная уверенность Вернера её настораживала.

– А евреи? – вдруг спросила она. Вернер вынул из кармана пачку сигарет, предложил Биргит. Она покачала головой, он вытянул сигарету, затянулся и выдохнул, прежде чем ответить вопросом на вопрос:

– А что евреи?

– Это… это несправедливо. – Когда у неё вырвались эти слова, она поняла, как по-детски они звучат – будто речь шла о жульничестве в игре в стеклянные шарики. – Законы, которые они принимают в Германии, и всё такое прочее. То, что во всём винят евреев. То, что люди с ними так обращаются. Это неправильно.

Вернер кивнул с той же беспечностью, с какой одобрительно говорил о человеке, принимавшем такие законы.

– Может быть, но ведь справедливо винить евреев по крайней мере в некоторых из наших неприятностей? – Он пожал плечами, такой здравомыслящий и мудрый. – Они десятилетиями контролировали всю банковскую систему, и фондовый рынок тоже – никому со стороны нельзя было даже взглянуть, что они там творят. Они всё держали при себе и обогащались за счёт тяжёлой работы всех остальных. Конечно, есть хотя бы доля их вины в том, что мы все разорились? – Он улыбнулся, обнажив зубы и приподняв брови, и Биргит не знала, спорить с ним или согласиться.

– Я видела, как на улице избивали еврея, – пробормотала она наконец, и воспоминание о несчастном Яноше отозвалось в ней острой болью. – Человека, который точит наши ножи. У него нет никаких богатств. Он ни в чём не виноват.

Вернер сочувственно кивнул.

– Это, конечно, печально. Но хулиганы и бандиты всегда были и будут. Это не значит, что политики ошибаются.

– Я считаю, – медленно протянула Биргит, потому что не знала, что ещё сказать, и стыдилась собственного невежества, хотя осознавала, что намного лучше было бы вообще сменить тему, – моя подруга считает, что будет война.

– Конечно, война будет, но не с нами.

– Да? – Она вновь изумилась его уверенности.

– Да. Вопрос в том, кто бросит вызов Германии и её праву на жизненное пространство? – Он пожал плечами. – Уж точно не Австрия.

– Значит, если начнётся война, вы пойдёте воевать? – спросила Биргит, и он вновь чуть насмешливо улыбнулся ей.

– А что, беспокоитесь обо мне?

– Нет, – ляпнула она и тут же покраснела. – Ну, то есть…

– Я просто шучу, Биргит. – Они почти добрались до Гетрайдегассе и чуть замедлили шаг. – Почему мы с вами так много говорим о политике? – Он рассмеялся и покачал головой, и Биргит улыбнулась.

– Не знаю.

– Я сразу понял, что вы девушка большого ума, когда вы сказали мне, что можете починить часы. – Он повернулся к ней, бросил сигарету на мостовую, спрятал большие пальцы в карманы. – Пойдёмте в кино на будущей неделе?

– В кино… – У неё закружилась голова при мысли о возможном свидании… если это свидание.

– Будут показывать «Под пламенеющим небом», с австрийкой Лоттой Ланг.

Биргит колебалась, не зная, что скажут родители об её встречах с тем, кого они ни разу не видели. Но она напомнила себе, что ей уже двадцать и большинство девушек её возраста постоянно ходят на свидания – или, по крайней мере, хоть иногда.

– Было бы чудесно, – уверенно произнесла она, и лицо Вернера расплылось в такой широкой улыбке, что она не могла не улыбнуться в ответ.

– Вундербар! Тогда встречаемся на месте в пятницу, в семь часов? Кинотеатр на Гислекай, знаете, где это?

– Да.

Они дошли до дома, окна которого уже погасли и были закрыты на ночь. Вернер шагнул к Биргит, и её сердце затрепетало. Она попыталась улыбнуться, но её губы дрожали.

– Спокойной ночи, Биргит. Я так рад нашему знакомству.

– Да, и я… – прошептала она, и Вернер наклонился к ней и прижался губами к её щеке. Она вдохнула резкий, цитрусовый аромат его лосьона после бритья, и этот запах поразил её своей чужеродностью.

– До встречи в пятницу, – сказал он и скрылся в темноте.

Спустя неделю они встретились у кинотеатра и посмотрели «Под пламенеющим небом», хотя Биргит почти ничего не поняла, так её завораживали близость Вернера, запах его лосьона, тепло его вытянутых ног, то, как соприкоснулись их локти на подлокотнике. Все её нервы были на пределе, и она делала вид, что смотрит фильм, но слова проплывали мимо, не задерживаясь в сознании.

Потом Вернер предложил пойти выпить, но каким бы соблазнительным это ни представлялось, Биргит ответила отказом. Она сказала родителям, что идёт в кино со школьной подругой, и ей казалось, что на сегодня с неё достаточно лжи. Ещё она решила, что расскажет им о Вернере… если он захочет увидеться с ней ещё раз.

И, проводив её до дома, он вновь подошёл к ней слишком близко. Биргит замерла, а он чуть прижался губами к её губам.

– Может быть, ещё увидимся до Рождества, прежде чем я вернусь в Иннсбрук? – спросил он с улыбкой.

– Д-да… да, было бы чудесно. – Она моргнула, и он вновь её поцеловал.

– Спокойной ночи, Биргит.

Пошатываясь, она вошла в дом, голова кружилась, как от вина, всё внутри горело. Все сидели в гостиной, слушали радио.

– А, Биргит! – Отец, как обычно,