Эффект Сюзан - Питер Хёг
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Его ютландская непосредственность отчасти объясняет то, что он заговорил со мной. Но не надо исключать и действие эффекта.
— Мне здесь всегда не хватало только одного, — говорю я, — геодезического оборудования. Треног, разбивочных вех и моделей поверхности с равнопромежуточной проекцией.
У него красное, обветренное лицо, как у людей, которые много бывают на свежем воздухе. Теперь он еще больше краснеет.
— Все это будет, я уже запустил процесс! Дело в том, что я по профессии геодезист.
— Как интересно! Но тогда вы должны пообещать, что рядом с приборами будут таблички с пояснениями. Чтобы нам, неспециалистам, было понятно, почему геодезия имеет такое значение и в наши дни.
Он разводит руками, словно игрушечная деревянная фигурка, которую потянули за веревочку.
— Это, безусловно, важнейшая научная дисциплина, если вы хотите понять, почему Дания выглядит так, как она выглядит сегодня. Начиная с первых сельскохозяйственных законов, принятых в тысяча семьсот шестидесятом году, и заканчивая законами о зонировании семидесятых годов прошлого века, геодезисты внесли значительный вклад во все топографические изменения. Существует мнение, что нынешний вид Дании — результат принятия случайных решений. Черт возьми, нет ни одного квадратного километра, который был бы случайным! Дания как нельзя лучше иллюстрирует наше понимание права собственности на землю. От разверстания земель и перераспределения их в пользу мелких крестьян до сокращения числа фермерских хозяйств с пятидесятых годов и до наших дней. Дания на все сто процентов является результатом тщательного планирования. И планирование это в основном преследовало социально-политические цели. Геодезисты в этом процессе были незаменимы!
— Именно поэтому вас пригласили в Комиссию будущего?
Он сникает у меня на глазах. Лицо бледнеет. Ютландская душевность куда-то испаряется, и ее сменяет что-то неестественное, совершенно не соответствующее его образу.
Это страх.
Вот она — цена за способность вызывать доверие людей. Этот талант — не только в умении пробуждать искренность, которая конденсируется и асимптотически конвергируется в комфортное состояние и близость. Нужно еще уметь почувствовать, когда все слои упаковки прорвутся, и пора будет браться за консервный нож. И если консервного ножа недостаточно, в запасе нужно иметь шлифмашину.
Он отворачивается от меня, я хватаю его за плечо.
Он высвобождается и бросается наутек. Добегает до лифта раньше меня, у него есть ключ от панели, двери передо мной захлопываются.
Я оглядываюсь. Лестниц поблизости не видно.
Моя маленькая студенточка оказывается за моей спиной. Она ни о чем не спрашивает. Просто открывает какую-то дверь. За которой лестница.
У меня двести пятьдесят студентов. Было двести пятьдесят студентов.
Не было никакой возможности выучить их имена. И в этом, строго говоря, и не было необходимости. Как и для всех нас, их идентичность однозначно определяется их номером гражданской регистрации и аксиомой Цермело — Френкеля, которая гласит, что всегда можно определить, принадлежит ли элемент множеству или нет.
— Я хотела кое-что сказать. Хотела поблагодарить вас за лекции. Я обожаю физику!
Я стою перед самой собой, такой, какой я была двадцать пять лет назад.
Я обнимаю ее и прижимаю к себе. Она так же удивлена, как и я.
Потом я поворачиваюсь и бросаюсь вниз по лестнице, одним прыжком преодолевая целый пролет. Я чувствую, что там, позади, студентка застыла на месте. Замерла, превратившись в кристалл с решетчатой структурой. Возможно, из-за объятия. Возможно, от созерцания своего преподавателя, способного преодолеть целый этаж как гиббон, в два прыжка.
Машина Келя Кельсена отъезжает от парковочного места. Это «ягуар», я встаю у него на пути, ему придется меня сбить.
К этому он готов. Он прибавляет газу.
Я подпрыгиваю и падаю на капот. Он еще не успел разогнать машину, и тем не менее меня прижимает к ветровому стеклу. Я распластываюсь, чтобы закрыть ему обзор. У меня перед глазами, на внутренней стороне стекла, висит разрешение на парковку в Академии землеустройства. С золотистым циркулем над золотистым транспортиром.
Он тормозит. Его лицо менее чем в полуметре от моего, но смотрит он не на меня. Я оборачиваюсь. Посреди лестницы стоит моя студентка. Спокойная, задумчивая. Она пытается восполнить пробелы в своем восприятии университетских преподавателей. И членов правления «Экспериментариума».
Я сползаю с капота, открываю дверь машины и сажусь рядом с ним, прежде чем он успевает как-то отреагировать. Присутствие девушки сковывает его. Будучи геодезистом, он, имея опыт определения границ земельных участков, должен понимать, как опасно наличие свидетелей при совершении правонарушения. Тем более когда ты сбиваешь ни в чем не повинного пешехода на подземной парковке.
Из карманов своих твидовых брюк он достает табак и бумагу для самокруток. При обычных обстоятельствах он, наверное, скатал бы сигарету одной рукой в кармане, защищаясь от ветров Северной Ютландии. Но сейчас у него дрожат руки. Он роняет бумагу, поднимает ее, скручивает сигарету, смотрит через лобовое стекло и замечает датчики дыма на потолке.
— Черт побери!
Я забираю у него из рук коробок и зажигаю спичку.
— Давай, кури, — говорю я. — Мы находимся в камере Вильсона.
— Это что такое?
— Самый важный прибор экспериментальной квантовой физики.
Он глубоко затягивается.
— Магрете Сплид мертва, — сообщаю я ему. — Ее задушили в собственном доме прошлой ночью.
Он опускает стекло, чтобы вдохнуть свежего воздуха. С пронзительным воем включается пожарная сигнализация. Моя студентка все еще стоит на ступеньках. Ее общее представление об ученых-естественниках продолжает пополняться новыми удивительными фактами.
— Думаю, надо ехать, — говорю я.
Он едет как слепой, я направляю его к воде. Он останавливается, когда дальше нам уже не проехать. Позади нас стена дома, справа решетчатые ворота, за которыми закрытый район порта. На стене — вывеска из красного дерева, где золотыми буквами написано, что эта территория принадлежит яхт-клубу «Кронхольм». Перед нами несколько гранитных ступеней, ведущих к причалу.
— Что такое Комиссия будущего?
Рядом с воротами, в стеклянной будке, сидит молодая девушка и красит ногти. Вид у нее такой, будто она уже сейчас, когда ей только-только исполнилось двадцать, совершенно устала от жизни. И созерцание нас в «ягуаре» еще больше увеличивает ее усталость.
Носом к причалу стоит небольшая рыбацкая лодка. Корыто, тронутое пятнами ржавчины. Эта часть гавани была превращена в «Датскую Венецию». Здесь устроили причал, чтобы местные жители могли прямо из четырехкомнатных анфилад спуститься в свои гондолы, отделанные тиковым деревом. Но, видимо, ради создания колорита они решили выделить тут место одному настоящему рыбаку. Он стоит в лодке и разбирает сети.
У Келя Кельсена было время подумать. Он выкурил полсигареты. Нервы подуспокоились. Перегнувшись через меня, он открывает мою дверь.
— Вон!
— У меня двое детей, у них тоже плохи дела. Нас с сыном только что