По большому счету. История Центрального банка России - Евгения Письменная

июля 1995 года правительство и Банк России объявили, что со следующего рабочего дня вводится валютный коридор[101]. Размер колебаний курса был установлен в пределах 4300–4900 рублей за доллар, иными словами, 14 % спреда (разброса).

Центробанк рассчитал коридор так, заранее понимая, что курс будет стремиться к верхней, а не нижней границе. Участники рынка довольно быстро, уже в августе 1995 года, поняли, что ЦБ им гарантировал не бесконечную девальвацию, а определенные рамки укрепления рубля в условиях высокой инфляции. Поэтому первое правило, которое себе установил Банк России: стремиться, чтобы рыночный текущий курс приближался или находился достаточно близко к нижней границе, которую всегда легко защищать. Второе правило: если курс все-таки по каким-то причинам приближается к верхней границе, надо быть готовым подтвердить границы.

Эксперимент удался. Коридор должен был действовать три месяца, но затем его продлили до конца 1995 года. Потом сложилась традиция менять параметры коридора каждые полгода.

Валютный коридор с разными преобразованиями просуществовал до конца 2014 года. Каждый следующий центробанкир опасался отпускать рубль в свободное плавание: с коридором гораздо спокойнее. Спустя почти двадцать лет его решилась отменить следующая за Парамоновой женщина, возглавившая Центральный банк России, – Эльвира Набиуллина.

Сделка

Коридор все перевернул. Стабильность, которой, казалось, все так жаждали, оказалась ненужной банкирам. В августе 1995 года грянул первый в России кризис на межбанковском рынке[102]. Именно из-за начавшейся стабильности многие банки стали неплатежеспособными. Слишком много они занимали рублей, которые направляли на покупку валюты. Расчет был прост: курс все время рос, банки взятые ранее кредиты отдавали по старому, и получалось, что всегда оставались с прибылью. Когда курс рубля устаканился и даже стал укрепляться, у банков возникли серьезные убытки. Зашатался межбанковский рынок. Тогда многие учреждения привлекали деньги не от клиентов, а на этом рынке. Но такие постоянные и многочисленные займы всегда рискованны. Хорошо занимать на «межбанке» на короткий срок и под определенные будущие поступления. Однако межбанковский рынок в 1995 году был еще очень юн, и все крупные и мелкие участники до конца не осознавали всей опасности. Как только ввели коридор, под пресс монетарного сжатия в первую очередь попали любители «межбанка».

Парамонова, несмотря на панику банкиров, была довольна. Она-то, как никто другой, знала, что банкиры – не такие влиятельные, какими кажутся. Чаще всего их богатство связано с тем, что Минфин распределяет депозиты с бюджетными средствами по частным банкам. Примерно в десяти таких учреждениях Минфин держал остатки бюджетных средств, включая «Менатеп» Михаила Ходорковского, «Национальный кредит» Олега Бойко и Столичный банк сбережений Александра Смоленского[103]. Парамонова знала, что кредитные портфели многих банков почти на 100 % состоят из пролонгированных или просроченных кредитов. А общий размер рисков ЦБ оценивал в десять триллионов рублей[104]. Парамонова считала, что банки – словно отцветшие одуванчики: чуть дунешь – и стоят голые. Она стремилась укрепить стабильность системы, а для этого нужно расстаться со слабаками и авантюристами. Именно Парамонова приняла решение об увеличении размера уставного капитала коммерческих банков, обеспечения его реальными активами, обязательном резервировании 20 % средств для возмещения возможных потерь от рисков сделок. Именно она первой наметила создание Федерального страхового фонда для банков, чтобы помогать вкладчикам в случае разорения финансовых учреждений[105]. Парамонова была слишком жесткой и несговорчивой, многим банкирам новые правила игры не нравились. Они предпочли бы видеть на посту своего человека: договороспособного, который мог бы помогать в случае надобности конкретным учреждениям[106].

И банкиры стали ставить подножки исполняющей обязанности главы Центробанка при любой возможности. Но чем сильнее на Парамонову давили, тем больше она считала, что права, и тем круче гнула свою линию.

В июле, перед летними каникулами, Госдума голосовала за утверждение Парамоновой председателем ЦБ, а не исполняющей обязанности. И не утвердила: не хватило голосов. Парамонова готовилась к триумфу, а оказалась отвергнутой. Банковское лобби сделало все, чтобы провалить ее кандидатуру. Один банкир так и сказал: «Парамонова объявила войну крупным отечественным банкам, и нам ничего не остается, как объявить войну ей»[107].

В двенадцатом часу ночи они всё сидели в приемной Парамоновой. Двое мужчин – уважаемые представители банковского сообщества – пришли к и. о. Центробанка, чтобы попытаться заключить мировую. Президент Ассоциации российских банков Сергей Егоров и глава крупного «Инкомбанка» Владимир Виноградов решили заключить с ней сделку: смена политики в отношении банков в обмен на утверждение ее председателем. Им казалось, что так существовать дальше нельзя, надо налаживать отношения. Но у Парамоновой все еще тянулось какое-то совещание, и банкиры решили прогуляться в холле.

Егоров, пожилой и седой мужчина, прервал молчание.

– Знаешь, Володь, пустая это, похоже, затея. В двенадцать ночи ничего хорошего не получится.

Виноградов отреагировал, вздыхая:

– Уж пришли, не отступишь.

Ровно в половине двенадцатого секретарь пригласила их в кабинет. Парамонова сидела неподвижно, сомкнув руки у подбородка. Было непонятно: то ли это формальная улыбка, то ли злая гримаса. Егоров и Виноградов уже полминуты, наверное, стояли в дверях, а она их как будто не видела. Волосы у нее были небрежно подвязаны широкой черной бархатной лентой. Егоров только теперь понял, почему коллеги за глаза называли ее «пропеллером»[108]. «Все из-за этой дурацкой ленты», – подумал он, усмехаясь про себя.

Виноградов не выдержал и произнес:

– Татьяна Владимировна!

Парамонова вышла из оцепенения, холодно пригласила гостей к столу:

– Уже поздно, кофе не предлагаю. Может быть, чаю?

Егоров и Виноградов утвердительно кивнули в надежде, что хоть немного неформальности в обстановке поможет трудному разговору. Парамонова воспользовалась статусом хозяйки и тут же перешла к делу.

– Чем обязана?

Егоров на правах старшего тихим голосом начал:

– Татьяна Владимировна, мы пришли к вам, так сказать, в качестве гонцов доброй воли. Понимаете?

– Гонцов? От кого гонцов?

Секретарь вошла с чаем, расставила белые фарфоровые чашки на столе. Повисла пауза. Когда дверь за ней закрылась, Егоров продолжил:

– От банковского сообщества, конечно.

Парамонова растянула официальную улыбку во все лицо.

– А-а-а-а, понятно.

Егоров старался не обращать внимания на ледяной прием хозяйки.

– Вы знаете, Татьяна Владимировна, что банковское сообщество обеспокоено…

Парамонова не дала договорить.

– Давайте приступим к делу.

Егоров отпил глоток горячего чаю и сказал:

– Давайте. Дело хорошее. Мы просим вас, Татьяна Владимировна, ввести в состав правления Банка России представителя от коммерческих банков. Чтобы, так сказать, он отстаивал наши интересы.

Парамонова сидела молча и неподвижно, как скала. Виноградов подхватил:

– А мы окажем всяческое содействие в утверждении вас Государственной Думой. Вторая попытка будет успешнее. Поверьте.

Парамонова старалась сделать вид, будто она спокойна, хотя внутри все клокотало: «Что они себе позволяют? Они пришли заключать со мной закулисную сделку!» Она была обескуражена и стальным голосом спросила:

– Вы хотите со мной заключить сделку?

Егоров старался ответить как можно мягче.

– Достигнуть компромисса.

Но Парамонова не реагировала на мягкие интонации в голосе Егорова, она так же холодно отрезала:

– Я не участвую в сделках. Вопрос закрыт.

Как только дверь за банкирами захлопнулась, Парамонова позвонила своему секретарю:

– Инна Борисовна, льда.

Егоров и Виноградов