По большому счету. История Центрального банка России - Евгения Письменная

вправду казалось, что быть председателем ЦБ такой огромной страны, как Россия, которая трудно-претрудно переходит к рыночной экономике, сродни подвигу. Парамонова холодно улыбалась на восторженные реплики Френкеля и задавала вопросы о финансовой политике. Он с готовностью рассказывал о том, как был образован банк и какие трудности ему пришлось пережить в периоды становления государства, как он перевоплотился из Англо-Палестинского банка Еврейского национального агентства в Лондоне в Национальный банк Израиля. Френкель завершил исторический экскурс с улыбкой.

– В общем, приключений было много.

Парамонова, у которой в голове только и крутился фиксированный курс, спросила невпопад:

– Господин Френкель, а как вы держите курс? Жестко?

– Нет.

Парамонова нахмурилась. Френкель, уловив эмоцию, после паузы добавил:

– Мягко держим. Он у нас в коридоре.

Парамонова удивленно смотрела на Френкеля, не понимая, о чем речь:

– В коридоре? Каком коридоре?

Френкель, увидев, какое впечатление произвел на российскую коллегу, рассмеялся:

– Коридоре не в прямом смысле слова. Мы для управления шекелем применяем режим валютного коридора. Это когда власти обозначают верхнюю и нижнюю границу колебания обменного курса.

Френкель замолчал. Парамонова раздраженно прервала паузу:

– И-и-и?

Френкель продолжил:

– И-и-и главная задача банка – удержать курс в границах этого коридора. Если получится, появится доверие у рынка и людей.

Парамонова торопливо спросила:

– Но коридор жесткий?

– Нет. Коридор можно пересматривать. Главное, пересматривать по жестко установленным правилам. Правила обеспечивают спокойствие рынку, возможность изменений позволяет следовать за реальным курсом. Коридор – не догма, он лишь снимает волатильность.

Парамонова расцвела в улыбке. Френкель удивленно ее рассматривал: он наконец увидел ее искреннюю улыбку. Он никак не мог понять, что необычного он сказал этой железной леди, почему она стала выглядеть счастливой. В прямом смысле слова. Парамонова глубоко вздохнула и весело сказала:

– Мистер Френкель, мистер Якоб! Как же хорошо вы все рассказали.

Френкель не удержался от улыбки, когда подумал: «Русские женщины – странные создания». Парамонова продолжала радостно говорить:

– Коридор – это же выход! Мистер Френкель, пожалуйста, расскажите нам поподробнее про коридор. Нам тоже нужен коридор.

Все присутствующие вдруг заговорили вместе. Коллеги так редко видели улыбчивую Парамонову, что их удивлению не было предела. Геращенко, который все это время тихо следил за разговором, отозвался: «Что ж, в тупике нашли коридор. Надеюсь, что этот еврейский коридор рассчитан не на сорок лет».

На шутку никто не обиделся.

Френкель предложил посвятить коридору отдельный семинар. Парамонова с энтузиазмом его поддержала. Она обрадовалась, что есть промежуточный, не очень жесткий вариант между свободно плавающим и фиксированным курсом. «Это как раз то, что нам нужно», – думала она.

Рубль поставили в коридор

Немного откинув спинку кресла, она наконец расслабилась. Перед Парамоновой, как обычно, стоял стакан, наполненный льдом. Это успокаивало. День был просто сумасшедший. Она вместе с Анатолием Чубайсом и несколькими сотрудниками из правительства и ЦБ слетала в Вашингтон одним днем: утром прибыли на военную базу Эндрюс, куда прилетают правительственные самолеты, провели встречу в МВФ на Пенсильвания-авеню и теперь летели обратно. Впереди было десять часов пути. Спать не хотелось. Она посмотрела на Чубайса, что-то сосредоточенно набивающего на своем ноутбуке, с которым он никогда не расставался. Спать совершенно не хотелось. Можно было подумать.

После долгого перелета из Москвы в Вашингтон был целый день обсуждений плана финансовой стабилизации с сотрудниками МВФ. Парамонова на этой встрече запустила пробный шар с идеей валютного коридора: хотела проверить отношение к такой конструкции в МВФ. Но переговоры шли очень трудно. Эмвээфовцам идея не понравилась, они ее восприняли туго: ни нет, ни да. Разговор был напряженным, хорошего результата добиться не удалось. «Почему они вообще ничего не сказали про коридор, почему так настаивают на фиксированном курсе?» – Парамонова задавала себе эти вопросы и не находила ответа. Встреча в МВФ ничего особо не разъяснила. Японец Юсуке Хоригучи, руководивший российской миссией фонда и много раз бывавший в России, не выказал восторга по поводу валютного коридора. Когда Хоригучи что-то не нравилось или он не хотел занимать определенную позицию, он будто выключался. Взгляд становился отрешенным, было непонятно, куда он смотрит, – в какое-то пространство, которого нет. Так случилось и на этот раз. «Йог не поможет», – поняла Парамонова. Хоригучи иногда называли так, потому что он на самом деле занимался йогой и обожал ее[95]. Благо удалось убедить Анатолия Чубайса: ему понравился израильский опыт, и он согласился, что такой спокойный вариант может принести пользу. Он пообещал попробовать продавить эту идею. Мнение Международного фонда в те времена было не просто важным, а определяющим. Он давал кредиты России, от которых она была очень зависима. МВФ старался строго направлять политику страны, и фонду не нравилось, что она то и дело стремилась нарушить установленные рамки. МВФ такое поведение раздражало, и тому были причины. Четырнадцатого апреля 1995 года Россия и МВФ подписали программу stand-by[96] на год, в которой впервые предусматривалось ежемесячное поэтапное выделение средств в зависимости от результатов надзора за осуществлением программы[97]. То есть кредит давали только тогда, когда Россия выполняла очередное условие: шажок – деньги, еще шажок – еще деньги. Россия – один из самых крупных заемщиков МВФ. Был момент, когда все ее займы в сумме равнялись девятнадцати миллиардам долларов, то есть составляли 360 % квоты страны в капитале МВФ[98].

По мнению Парамоновой, коридор мог бы прекрасно вписаться в новую финансовую конструкцию, которую начали запускать в том году. Это не только борьба с инфляцией: коридор позволит финансировать дефицит с помощью рыночных условий и отказаться от кредитования путем эмиссии. ЦБ и Минфин приняли решение развивать рынок государственных краткосрочных облигаций, чтобы именно доходы от них помогли погасить дефицит бюджета, а не печатаемые бешеными темпами деньги.

Парамонова положила несколько ледышек в рот, вспомнила о своем протеже Андрее Козлове. Недавно она назначила этого амбициозного молодого человека своим заместителем[99]. Роль операций с ценными бумагами сильно выросла, от ГКО в этом году надо было получить двадцать семь триллионов рублей. Козлов со всем своим молодым задором обещал, что он раскрутит рынок ГКО[100]. Парамонова улыбнулась, когда вспомнила их последний разговор в ЦБ в три часа ночи. Все сотрудники уже ушли, не выдержали ночного режима Парамоновой, а Козлов, казалось, никогда не уставал. Он разложил много графиков перед ней на столе и убедил, что проект пойдет на ура. Она поверила ему тогда, в три часа ночи, и назначила зампредом.

Коридор и ГКО – часть одной системы: он мог бы стать тем элементом предсказуемости, которого так не хватало государственному рынку ценных бумаг.

Парамонова задремала, сквозь веки взглянула, что делает Чубайс. Он закрыл свой ноутбук и читал какие-то бумаги. «Батарейка, наверное, разрядилась», – иронично подумала Парамонова. Она все время удивлялась тому, что Чубайс постоянно что-то печатает в компьютере. Казалось, что он не может жить без своего ноутбука. Парамонова, ухмыльнувшись про себя мысли, что бывают моменты, когда и Чубайсу приходится расставаться с компьютером, уснула.

Четвертого