Змееборец - Арина Веста

Лилит царапала лицо хрупкими заостренными пальцами, словно беззвучно рыдала, но глаза ее были сухими: драгоценный дар слез был дарован только людям, и белая ящерица была готова вырвать себе глаза, чтобы выпустить на волю свое абсолютно человеческое горе.

– Не плач, Випера, ты не виновата. – Эфир укрыл ее лицо на своей груди. – Ты – всего лишь биоробот, запрограммированный на зло своими хозяевами, но где-то там, в недо ступных глубинах, в горизонтах времени, ты тоже была созданием Бога Творца и великой и безмолвной Матери-Природы, в твоих и моих жилах плещется земной океан, и мы можем понять друг друга! Хочешь, я спою тебе одну бал ладу?

Девушка кивнула.

– Ах, иначе в былые года колдовала земля с небесами, – запел Эфир, покачивая ее на руках, как запеленутого ребенка, и в горле его перекатывалась хриплая соленая волна. – Дива дивные зрелись тогда, чуда чудные деялись сами… Позабыв Золотую орду, пестрый грохот равнины китайской, Змей крылатый в пустынном саду часто прятался полночью майской… Только девушки видеть луну выходили походкою статной. Он подхватывал быстро одну и взмывал и стремился обратно.

Випера напряженно слушала, она вся подалась вперед и ловила слова кожей, как может слушать только змея или ящерица.

– Как сверкал, как слепил и горел медный панцирь под хищной луною, как серебряным звоном летел мерный клекот над Русью лесною: «Я красавиц таких, лебедей с белизною такою молочной, не встречал никогда и нигде, ни в заморской стране, ни в восточной».

Но еще ни одна не была во дворце моем пышном в Лагоре. Умирают в пути, а тела я бросаю в Каспийское море. Спать на дне, средь чудовищ морских, почему им, безумным, дороже, чем в могучих объятьях моих, на торжественном княжеском ложе?

Смолкли последние звуки баллады.

– И что же нам теперь делать, Випера? Я люблю тебя, и если тебе нужно, возьми мои глаза и кожу. Пусть ее натянут на барабан и сыграют гимн в твою честь! Возьми и сердце… Ведь ты сможешь взять его незаметно, без боли, например, в любовном экстазе?

– Нет, – прошептала девушка, – я уже не могу причинить тебе зло. Убивать без сомнений может только чистопородный дракон, в чьих жилах течет беспощадная кровь. Я, должно быть, «гвибер», ни то ни се, промежуточная форма. Меня потянуло к твоему теплу, к жару твоего сердца, и я была искренней… Не знаю почему…

– …Потому что свивал там кольца, вековой досыпая сон, ярче звезд и светлее солнца золоточешуйный дракон, – задумчиво прочитал Эфир. – И подобной чаши священной, для первозданных сил, не носило тело Вселенной и Творец в мечтах не носил… Это снова Николай Гумилев. Почти все стихи о любви, которые я читал тебе, сочинил он. И знаешь, что я думаю? Все, что ты говоришь и думаешь, – сущие пустяки. Важнее другое: если ты наполовину дракон, то и наполовину человек, и твои гены и родословная не так важны, как твой личный выбор! Ты можешь почувствовать нутро дракона, вызнать его тайны, узнать слабости и силу и помочь уничтожить его! Вы, полукровки, можете стать лучшими воинами, когда сделаете свой единственный выбор! Если ты и вправду полюбила, никогда не предавай этой любви, Випера, другой не будет!

– Подожди меня здесь… – внезапно решилась девушка. – Не выходи и никому, кроме меня, не открывай!

Прощаясь, она коснулась губами щеки Эфира и, подхватив пустой кофр, вышла из мастерской. Через полчаса она уже гнала машину по утренней трассе, по прямой стреле Рублево-Успенского шоссе и дальше, по одному ей известному адресу.

Вто утро все было не так: кофе убежал, на лестнице кто-то рассыпал мусор, а двери переполненного автобуса закрылись перед самым ее носом, и только в вагоне метро Варвара перевела дух и оглядела утренних пленников, точно нанизанных на одну покачивающуюся бечеву. Скользнув взглядом по сидящим пассажирам боковым зрением, она зацепилась за заголовок на развороте газеты: «Чертухинский маньяк: в лесу под Москвой обнаружены новые трупы… Русский чупакабра пока не пойман!»

– «Станция Беговая», – давясь от внутреннего смеха, объявил женский голос. – «Осторожно, двери закрываются…» Должно быть, этот подавленный хохот был прописан пассажирам как концентрированная пилюля утренней радости или вечернего отдохновения.

Голос усыпляюще булькал, но Варвара уже рванулась сквозь пневматические челюсти. Двери вагона хищно щелкнули у нее за спиной. Рассекая встречный поток пассажиров, она побежала к эскалатору.

Выскочив из метро, она стремглав бросилась к киоску и, выхватив у продавщицы последнюю газету, впилась в текст. Речь шла о происшествии в Чертухинском районе. На окраине леса нашли пару задранных овец, а в нескольких километрах – труп молодой женщины без признаков насилия или иных действий, приведших к смерти.

За неделю до этого в деревне Воробьевка пропала пятилетняя девочка, а в соседнем районе сгорел дом переселенцев с Кавказа. «Возможно, речь идет о действиях маньяка или целой группы лиц, намеренно дестабилизирующих обстановку в районе… В окрестностях озера проводится масштабный поиск… Работают кинологи с собаками…» – успокаивал читателей милицейский пресс-центр.

Как сомнамбула, Варвара вновь вошла в метро и села в обратный поезд.

В эту самую минуту полковник Варганов свернул с раскаленного Садового кольца на набережную. Впереди в жарком летнем мареве алели кремлевские звезды, еще один поворот – и он вырулит к «конторе».

– Врете, гады… шептал Варганов, припоминая прошлый вечер…

Он едва успел заглушить двигатель, как из дверей «конторы» почти выбежал Кокошкин, непривычно растерянный и без фуражки. Наверное, четко сработала «дежурка», вовремя разглядели варгановский «вольво» и стукнули куда надо.

– Случилось что? – угрюмо спросил Варганов, глядя на непривычно бледное лицо заместителя.

– Случилось, – перевел дыхание Кокошкин. – Я на мобилу тебе звонил, да без толку. Вот что, Серега, ты лучше сразу разворачивайся и дуй домой! Мне тут шепнули, что спецы машину определили – ту, что с Красной площади Ленина вывезла. Так она вроде как твоя… старая. Короче, к тебе на квартиру наряд выехал. А оттуда, – Кокошкин неопределенно мотнул головой, имея в виду высший эшелон службы, – людей в оцепление запросили. По старой дружбе тебя предупредить хотел.

– Спасибо… – попробовал улыбнуться Варганов.

Он резко дал по газам, так что жалко взвизгнули шины, и на раскаленном асфальте остался черный траурный след. Мобильный телефон дочери не отвечал, должно быть, она ехала в метро.

«Эх, Варюха, Варюха, ну и натворила ты дел… И молчала до последнего, как партизанка! И чему удивляться – моя порода… Как же тебя предупредить? Как уберечь роженое-баженое…» – билась в сердце отчаянная тревога, не находя выхода, но отцовская интуиция на этот раз толкнула его к дому.

Казалось, под шинами плавится асфальт, не сбрасывая скорости на поворотах и почти не застревая у светофоров, полковник гнал машину к Серебряному бору.