Александр III. Заложник судьбы - Нина Павловна Бойко

винтовки, картечницы, револьверы, патроны, их чертежи и станки, он сделал все, что было в его силах, для перенесения американского производства на русскую почву».

Карл Иванович Гунниус был назначен директором строящегося патронного завода в Петербурге, но неожиданно умер. «Он скоропостижно скончался от непомерной и непосильной работы в марте 1869 года, ему было всего 32 года. Не был женат, в отпусках и вне службы не был. Смерть его сильно замедлила внедрение в России производства металлических патронов» (Из архива Музея артиллерийских войск).

Через 40 лет за границей появились мемуары анархиста Кропоткина. Словно чего-то боясь, Кропткин обозначил участников драмы как «офицер» и «близкий мой друг» – без конкретных имен: «Я знал в Петербурге офицера, шведа по происхождению, которого командировали в Соединенные Штаты заказать ружья для русской армии. Во время аудиенции цесаревич дал полный простор своему характеру и стал грубо говорить с офицером. Тот, вероятно, ответил с достоинством. Тогда великий князь пришел в настоящее бешенство и обругал офицера скверными словами. Офицер принадлежал к тому типу вполне верноподданных людей, держащихся, однако, с достоинством, какой часто встречается среди шведских дворян в России. Он немедленно ушел и послал цесаревичу письмо, в котором требовал, чтобы Александр Александрович извинился. Офицер напишет также, что если через двадцать четыре часа извинений не будет, то застрелится… Александр Александрович не извинился, и офицер сдержал свое слово… Я видел этого офицера у моего близкого друга в тот день. Он ежеминутно ждал, что прибудут извинения. На другой день его не было в живых. Александр II, разгневавшись на сына, приказал ему идти за гробом офицера. Думается, именно эти черты характера Александра III, прежде всего, сказывались в его отношениях с зависимыми от него людьми. Поэтому он не принял всерьез угрозу офицера. Цесаревич, видимо, уже привык в тот период к иным понятиям о чести и достоинстве в своем окружении».

Никаких доказательств этой душераздирающей истории нет, а ведь такой громкий скандал не мог не попасть в европейские СМИ, где были бы рады высрамить русских царей. Более того, Карл Гунниус вместе с Горловым выехал в Штаты за три года до своей смерти, выполнив с честью задание Артиллерийского комитета. Но в наши дни любители жареных фактов с восторгом вцепились в кропоткинскую клевету. Спасибо правнучатой племяннице Гунниуса, опубликовавшей опровержение: «Да, я из Гунниусов. И поэтому мне неприятно, когда пишут какую-то чушь про мою семью. Я никогда не слышала про самоубийство!»

XX

Через год после удачной закупки хлеба для губерний, особенно Архангельской, сильнее других пострадавшей от засухи, император вызвал к себе Николая Качалова и объявил, что назначает его архангельским губернатором.

– Мне надоел архангельский постоянный голод. Я назначаю тебя, как хорошо знающего земское хозяйство. Главная твоя цель – подробное изучение экономического положения губернии: возможно ли государственными мерами сделать сносным существование жителей и какими именно мерами? Если невозможно, то следует выселить их в другие, более благоприятные местности.

Затем добавил:

– Цесаревич предполагает этим летом путешествие по России, желает, чтобы ты ему сопутствовал. Окончив путешествие, отправишься в свою губернию.

Новый министр внутренних дел, Александр Тимашёв, наказал Качалову: «При осмотре цесаревичем губернских учреждений, надо совершенно откровенно выставлять цесаревичу все оказавшиеся беспорядки, хотя бы они происходили от неправильных распоряжений Министерства или лично моих, и делать это без всякого стеснения».

В отличие от Валуева, Тимашёв четко организовывал хозяйство.

Маршрут путешествия был утвержден загодя и опубликован в газетах: когда, в какой город цесаревич со свитой прибудет, насколько задержится, и так далее. Отправились после открытия прямой телеграфной связи между Россией и Данией. Подводный телеграфный кабель был проложен из Дании в Латвию, оттуда к Петербургу и другим городам.

Брак цесаревича с датской принцессой дал сильный толчок развитию датско-российского предпринимательства. Россия поставляла Дании лен, льняное семя, пеньку, зерновые культуры, жмыхи, масло, лес, керосин, нефтепродукты. Дания поставляла соль, сельдей, вино, строительный камень, черепицу, машины, аптекарские товары. Датчане, приезжавшие в Россию, ценили моральные качества россиян; балетмейстер Бурнонвиль писал, что ему нередко случалось находиться одному и в толпе, и в уединенных местах, «но ни разу я не видел со стороны простого народа проявлений грубости, а наоборот – добродушие, вежливость и отзывчивость, могущие служить примером и другим нациям».

14 июля Кристиан IX направил Минни письмо, которое застало ее в Москве, просил поддержать председателя Большого Северного телеграфного общества К. Ф. Титгена в дальнейшем его сотрудничестве с Российским телеграфным ведомством. «Я направляю тебе письмо Титгена, который является очень способным и уважаемым человеком, чтобы ты могла сообщить содержание письма Саше и попросить его о помощи в продвижении дела ввиду того, что дело внезапно приостановилось. Титген в высшей степени способный и преданный человек».

«Я первый раз ехал в царском поезде, который ничего не имеет общего с обыкновенными поездами, но составляет роскошную большую квартиру со столовой, кабинетами, спальнями, гардеробными и даже с буфетом и кухней и погребом со льдом, и все чаи, завтраки и обеды происходят, как во дворце. Все вагоны соединены безопасными площадками и образовывают свободный переход вдоль всего поезда. Вагоны очень длинные и на особых рессорах; нет никакого дрожания и толчков, так что свободно можно писать во время хода поезда. Каждому из свиты было отведено отдельное помещение.

Мне отвели пространство, равное половине большого вагона I-го класса, которое было разделено на кабинет, спальню и гардеробную с особым входом, – подобное помещение составило бы роскошную квартиру для одинокого человека» (Н. А. Качалов).

Императрица Мария Александровна в это время жила в своем подмосковном Ильинском, чтобы хоть здесь не видеть любовницу мужа. Его страсть к Долгорукой накалялась как электрическая дуга, записки к любовнице содержали сплошную эротику, он даже нарисовал Катерину, возлежащую голой на оттоманке. Долгорукая отвечала ему полной взаимностью: «Всё дрожит во мне от страсти… Я хочу увидеть тебя… Наши bingerle волшебны. Я обожаю болтать с тобой, оставаясь в постели… Если ты думаешь, что мы слишком утомляемся и именно потому ты почувствовал себя плохо, то я первая соглашусь с этим и посоветую тебе дать нам отдых на несколько дней, ибо нам нужно рассчитывать свои силы, а твой долг – сохранить себя для меня, той, которая является твоей жизнью».

«Через Долгорукую устраивалось много различных дел, не только назначений, но прямо денежных дел, довольно неопрятного свойства. Эта княжна Долгорукая не брезговала различными крупными подношениями, и через императора Александра II настаивала, чтобы дали концессию на постройку Ростово-Владикавказской дороги чуть ли ни самому банкиру Лазарю Полякову…