Грех и чувствительность - Сюзанна Энок

Правда, вопрос об отце был для него подобен удару ниже пояса. Он-то думал, что у него сохранились лишь смутные воспоминания о старом пугале, но, как видно, ошибался. За первые восемнадцать лет жизни у него не было ничего, что следовало бы сохранить в памяти, но воспоминания все-таки появлялись, а, появившись, мучили. Однако сегодня произошло нечто такое, что полностью вытеснило их.

И это «нечто» тревожило больше всего. Он поцеловал Элинор Гриффин. Зачем? Да кто же его знает!

— Какой же ты идиот, Валентин, — пробормотал он себе под нос, вызвав удивленный взгляд какого-то прохожего. — И сумасшедший. И глупец.

Нежные непорочные губы, ее тихий вздох — все это будет отныне преследовать его сильнее, чем воспоминания о лишившемся разума отце. Ее братья доверяли ему. Она верила ему. У нее было доброе сердце, она была невинной девушкой, и при обычных обстоятельствах он бежал бы от всего этого куда подальше. Теперь же все противоречило здравому смыслу, пошло кувырком.

Когда он слышал, как она объясняет причины появления своего плана познать свободу и найти мужа, который ее поймет, это тоже сбивало его с толку. Предполагалось, что женщины должны быть добычей и дичью. До того как его отец сошел с ума, он, по крайней мере, научил его этому и демонстрировал это при каждом удобном случае и с завидной регулярностью. Все женщины, которых он знал тогда и узнал с тех пор, служили лишь подтверждением слов старого маркиза. Однако Элинор, судя по всему, имела собственные цели, причем они вовсе не были связаны с тем, чтобы забираться в постели к богатым и могущественным мужчинам. Это было необычно. И как ни странно, очень его возбуждало.

Он сказал, что ничему не может научить ее. Это было, конечно, не совсем так. Как опытный в любовных делах, он мог бы обучить ее всем тонкостям науки страсти нежной, с ним она познала бы вершины блаженства. Силы небесные, ему необходимо выпить.

За его спиной всхрапнула лошадь, которая оказалась так близко, что он чувствовал на затылке горячее дыхание животного. Валентин инстинктивно отскочил в сторону. Колесо экипажа едва не сбило его с ног. Оно зацепило его локоть и прижало к каменной стене.

Он сердито повернулся, готовый проучить наглого идиота, который въезжает на тротуар, угрожая раздавить пешеходов. Но экипаж даже не замедлил ход.

Фаэтон, уточнил он. Никакого герба на экипаже не было, а человек, правивший лошадьми, пригнулся так низко, что между шляпой и воротником пальто он заметил лишь дюйм светлых волос. Но даже этого, да еще пары гнедых в упряжке, было достаточно, чтобы Валентин мог с уверенностью сказать, что за человек только едва не покалечил его.

— Стивен Кобб-Хардинг, — прошипел он, ощупывая разодранный рукав сюртука. Только плотная ткань спасла его предплечье от ранения. Если бы на его месте была женщина, ее юбки могли бы запутаться в спицах колеса, и ее потащило бы за экипажем.

Вокруг собирались прохожие, послышались возгласы: «Вы не ранены?» и «Боже мой, да это Деверилл!»

— Со мной все в порядке, — пробормотал он, не обращаясь ни к кому конкретно.

Дело принимало интересный оборот. Хотя Кобб-Хардинг был, несомненно, трусом, он не становился от этого менее опасным. Наоборот. И не только для него.

Его первой мыслью было вернуться в Гриффин-Хаус и предупредить Элинор и Мельбурна, чтобы они были готовы к дальнейшим неприятностям от этого сукина сына. Но ведь он дал слово! Именно поэтому он терпеть не мог давать обещания. А как же предупредить Мельбурна, не обманув доверия Элинор? А прежний интерес Элинор к Кобб-Хардингу хотя и вызывал удивление, демонстрировался у всех на глазах, так что, если бы он решил взять правосудие в свои руки, всплыло бы имя Элинор.

— Проклятие!

Он солгал Элинор, что собирается к портному, но теперь это становилось горькой необходимостью. После этого он намеревался зайти к нескольким друзьям, чтобы узнать у них, что им известно о человеке, который опаивает женщин наркотиком, а потом пытается изнасиловать, и у которого, как видно, появилось новое хобби — давить экипажем титулованных дворян, возражающих против его методов обольщения.

— Тетя Тремейн! — радостно взвизгнула Пип и, промчавшись мимо дворецкого, с разбегу обняла ноги статной матроны, стоявшей в дверях гостиной.

— Не забывай о правилах приличия, Пип, — сказал ее отец, входя в дверь следом за Элинор.

— Вздор, Себастьян, — заявила леди Глэдис Тремейн, обнимая голову внучатой племянницы, то есть ту часть Пенелопы, до которой могла, нагнувшись, дотянуться. — Правила приличия оставь для знакомых. А объятия прибереги для членов семьи.

— Поправка принята, — сказал герцог, целуя тетушку в круглую щечку.

— А ты, Нелл? — улыбнулась графиня Тремейн. — Что предпочтешь — объятие или поцелуй?

— И то и другое. — Элинор обняла тетушку над головой Пип, что заставило девочку весело рассмеяться.

— Тетя Нелл объявила о своей независимости, — сообщила Пенелопа, рот которой уже был испачкан шоколадом.

— Вот как?

— Да, — продолжила Пип и, взяв Элинор за руку, потащила ее в гостиную. — Я сначала подумала, что она собирается уехать в Индию, но она не уехала.

— Все еще впереди, — пробормотала Элинор, уловив взгляд, брошенный на нее Мельбурном.

— Ты должна мне все об этом рассказать, — заявила тетя Тремейн, приказав лакею принести еще пирожных. — Судя по всему, это что-то захватывающее.

Элинор и самой хотелось поведать обо всем тетушке, но, разумеется, не в присутствии Пип и Себастьяна.

— Все не так драматично, — сказала она. — Я хотела лишь получить чуть больше свободы и возможность самой найти себе мужа, пока Мельбурн не выберет его по собственному усмотрению, словно огурец из бочки.

Пип взглянула на отца.

— Неужели ты держишь мужей в бочке, папа?

— Нет, я храню их в коробке. В большой такой коробке с дырочками для воздуха.

Тетя Тремейн рассмеялась.

— Твой папа шутит, Пенелопа. Если бы потенциальные мужья находились в коробке, пришлось бы всех их кормить. Не думаю, что кому-то захотелось бы платить за это.

— Конечно, если бы они ели столько, сколько ест дядя Закери.

— Устами младенца глаголет истина, — охотно согласился Мельбурн.

На протяжении следующего часа они разговаривали о том, что сейчас изучает Пип с гувернанткой миссис Бевинс, о моде, о том, кто с кем помолвлен и у кого были лучшие и худшие суаре в этом сезоне.

— Я слышала, что на одном из вечеров кого-то даже поколотили из-за девушки, — возмущалась леди Тремейн. — Мне рассказала об этом леди Истон.

— Право же, тетя, — заметил Себастьян, — всем известно, что нельзя воспринимать всерьез то, что она говорит.

— Правда это или нет, не имеет значения. Главное, что это интересно. Однако леди Истон говорит, что узнала эту историю от знакомой, которая слышала ее от кого-то еще, потому что сама она никогда не посещает неприличные вечеринки у Белмонта. Так что я не уверена, насколько серьезно следует к этому относиться. Однако сплетня получилась хорошая.