Грех и чувствительность - Сюзанна Энок

Он снова поднес к губам ее пальцы. — Просто невозможным.

— Думаете, вы смогли бы соблазнить меня? — Говоря это, она вдруг поняла, что он почти это сделал.

Валентин держал ее пальцы, глаза его были полу прикрыты.

— Смог бы, — тихо сказал он. — Но не буду. — Он резко отпустил ее руку и отступил на шаг. — Иногда мне кажется, что для соблюдения светских правил есть веские основания.

Ее словно холодной водой окатили.

— Вы действительно так считаете?

— А, по-вашему, я должен разложить вас на этом столе и задрать юбки? Это, конечно, настоящее приключение, хотя сомневаюсь, что оно бы пошло вам на пользу.

— Вы, разумеется, шутите? — сказала она, полагая, что он, возможно, играет с ней. — Значит, дело в том, что вы опасаетесь попасть в историю?

— Да, именно в этом. Я все-таки не самоубийца.

— Значит, по логике вещей я, как честная девушка, должна рассказать Себастьяну о Кобб-Хардинге? Да он убьет меня. Или отправит домой в Мельбурн-Парк, а потом пришлет туда какого-нибудь зануду, чтобы выдать меня замуж. И ваши глупые правила будут соблюдены.

— Это не мои правила. Их придерживается общество. — Валентин убрал на место фляжку, проследив взглядом, где находятся ее братья. Все трое, естественно, заметили ее разговор с Кобб-Хардингом, но, скорее всего и понятия не имели, насколько неприятным он оказался. Никакая договоренность не остановила бы Мельбурна, если бы он почувствовал неладное.

Сам Валентин мог бы признаться, что его первая мысль, когда он увидел Кобб-Хардинга, была отнюдь не о разорванном костюме. Он подумал об Элинор, стоявшей перед мужчиной, который опоил ее наркотиком и набросился как насильник, а сейчас осмелился подойти к ней.

Она явно была испугана, но, вздернув подбородок, с вызовом смотрела ему в глаза. О каком бы «приключении» или о какой бы «свободе» она ни мечтала, Элинор была Гриффин до мозга костей.

— Можете злиться на меня, сколько пожелаете, — сказал он самым кротким тоном, — но я не раскаиваюсь в своих поступках. Я потратил массу времени и сил на то, чтобы стать таким, каков есть. И не намерен меняться ради кого бы то ни было. — Он также не собирался признаваться, что в последнее время мысль о том, что он все-таки за человек, стала занимать некоторую часть его драгоценного времени, отводившегося обычно на выпивку, азартные игры и сон.

— Отлично, — сказала она мгновение спустя. — Только не ссылайтесь больше на правила. Я чувствую в ваших словах какой-то подвох.

— Уж и не знаю, как оправдаться в ваших глазах. — Искоса взглянув на нее, он повернулся к столу с закусками. — А Мельбурну скажите то, что сочтете нужным, — сказал он, передавая ей бисквитное пирожное. — Но я не стал бы этого делать из-за Кобб-Хардинга. Я уже предупредил его однажды о том, что случится, если он снова начнет приставать к вам. Очевидно, он мне не поверил.

Элинор ухватила его пальцами за рукав и повернула лицом к себе, чтобы заглянуть в глаза.

— Но вы ведь не убьете его? — воскликнула она, радуясь, что ее голос был заглушён грохотом подноса с посудой, который уронил лакей.

— Я этого не исключаю, — сказал Валентин в ответ, удивляясь тому, как участился у него пульс, когда она прикоснулась к нему. — Но это произойдет только в крайнем случае. Я сказал, чтобы вы о нем больше не беспокоились, Элинор, а я слов на ветер не бросаю.

Она опустила глаза, которые вдруг наполнились слезами. Валентин протянул ей свой носовой платок, и она притворилась, что чихает, с тем, чтобы незаметно смахнуть слезы. Когда она снова подняла голову, он не смог по выражению лица прочесть ее мысли.

— Могу я что-нибудь еще сделать для вас?

— Посмотрим. Вы совершили немало подвигов: обратили в бегство моего врага, оберегли меня от его угроз, помогли сохранить свободу, скрыли мое плохое поведение от братьев… Думаю, на данный момент этого вполне достаточно.

Он усмехнулся с довольным видом. Господи, да она еще и остроумна! Он знал, что у нее развито чувство юмора, но не обращал на это особого внимания, считая ее просто забавной. Судя по всему, она обладала не только острым умом, но и твердым характером.

— В таком случае увидимся позже.

Когда он повернулся, чтобы уйти, Элинор приостановила его.

— Я забыла, есть еще одна вещь. В моей карте остался свободный танец. Вы не возражаете…

Валентин взял из ее руки карту и поставил карандашом свою подпись на зарезервированном месте.

— Вы хотите, чтобы именно я станцевал с вами вальс? Уверены?

Она почувствовала, что краснеет.

— Вполне.

Поскольку до вальса с Элинор у Валентина оставалось около часа, он отправился в игровые комнаты. По причине отсутствия крепких горячительных напитков игра шла чрезвычайно скучно, но даже попытать счастья в вист или ломбер было лучше, чем стоять с глупым видом, подпирая стену.

Наверное, можно было бы потанцевать с другими женщинами, но в зале присутствовала Лидия Фрэнк. Как только его ноги коснутся натертого до блеска танцевального паркета, она всеми правдами и неправдами найдет возможность оказаться в его объятиях. Раньше он бы особенно не возражал, но сегодня ему совсем не хотелось тратить время на упреки женщины, которая вышла замуж ради денег.

Как получилось, что он всякий раз связывался с неудовлетворенными охотницами за большими состояниями? Задавая себе этот вопрос, он уже знал на него ответ: они были ему удобны, он вырос в их среде. Его отец ожидал, что он станет ради приличия называть их тетушками, как будто восьмилетний парнишка не мог догадаться, что вся эта вереница женщин, ложившихся на спину в Корбетт-Хаусе, — не приходится ему родней. Они, разумеется, стремились сблизиться, а наиболее оптимистичные и честолюбивые даже называли его сыночком.

Каждая из них, глядя на старого Деверилла, мечтала стать новой маркизой. Мало кто верил, что покойная жена была любовью всей его жизни, к тому же он был вдовцом с тех пор, как Валентину исполнилось пять лет. Старший Корбетт позволял им думать все, что угодно, укладывал в постель, использовал, а потом бросал, если они становились слишком прилипчивыми или слишком скучными, или если его внимание привлекала другая, более красивая и более молодая женщина.

Валентин однажды спросил отца, намерен ли он снова жениться, а тот лишь рассмеялся: «Наследник у меня есть. Зачем же платить деньги за то, что они дают мне даром?» Конечно, ни одна из его любовниц этого не знала. По крайней мере, догадывалась не сразу.

В конце концов, они ему отомстили. В пятьдесят два года старый маркиз, которого к тому времени одолели безумие и болезни, уже мало напоминал высокого красавца, за которого они так стремились выйти замуж. К тому времени они направили свои жадные взгляды на его восемнадцатилетнего сына. И он, в свою очередь, смог отомстить, презрительно отвергая приличных женщин и предпочитая иметь дело с теми, кто предлагал и хотел получить взамен всего лишь немного страсти.