Советские ветераны Второй мировой войны. Народное движение в авторитарном государстве, 1941-1991 - Марк Эделе

Взаимодействие с теневым социумом сталинизма – с «черным рынком» и криминальными субкультурами – было присуще не только инвалидам войны. Другие фронтовики, вернувшиеся после битв невредимыми, также промышляли «спекуляцией», порой отказываясь браться за другую работу[273]. Часть демобилизованных в Краснодарском крае, как писал в 1947 году местный чиновник, «не желая работать, занимаются торгашескими делами на базарах и в других местах»[274]. Некоторые ветераны активно добивались для себя таких должностей, которые позволяли бы выкачивать товары из официальной распределительной сети и продавать то, что не потреблялось самостоятельно, на «черном» рынке. Огромной популярностью пользовались рабочие места в хозяйственном секторе предприятий, а также в учреждениях общественного питания – на кухнях и в столовых[275]. В конце 1945 года на заседании ростовского горкома обсуждался тот факт, что «многие» демобилизованные «соглашаются работать только в торговых организациях или столовых, даже если они раньше не работали на таких работах, или они требуют руководящих должностей с повышенными продовольственными пайками»[276]. Помимо «руководящих» и «управленческих» позиций вернувшиеся фронтовики очень интересовались любой работой в сфере торговли[277]. Весьма востребованной была профессия водителя, поскольку многие ветераны обучились вождению во время армейской службы. Эту профессию любили не только за то, что управление автомобилем само по себе доставляло удовольствие, но и потому, что она позволяла неплохо зарабатывать, используя транспортное средство в частных перевозках для нужд «черного» рынка[278]. Перевозимые товары регулярно «падали» с грузовика и «подбирались» водителем. «Трофеи», доставленные с оккупированных западных территорий, могли послужить стартовым капиталом для начинающего торговца-нелегала. Так, в конце 1946 года у предприимчивого ветерана из Тамбова милиция конфисковала 4622 меховых изделия. Он похитил шкурки в конце войны из берлинского мехового магазина и теперь собирался продать их в Москве[279]. Другой такой же «предприниматель» в октябре 1946 года пригнал из Германии машину, полную трофеев. Его шурин взялся за реализацию товара, но весной 1947 года дельцов арестовали[280].

Реинтеграции «на гражданку» также могли способствовать религиозные организации и религиозные практики, которые играли важную роль в жизни многих советских граждан – несмотря на давнюю неприязнь государства и партии к подобным «суевериям»[281]. Предполагалось, что в светском большевистском государстве руководящие члены Коммунистической партии должны быть воинствующими атеистами. Для большевиков – как и для большинства марксистов – религия была частью «надстройки», «опиумом народа», как выразился некогда Карл Маркс. Это духовное «успокоительное» делало жизнь при капитализме более или менее сносной, но одновременно оно побуждало эксплуатируемых мириться с угнетением. По идее, весь этот иррационализм должен был исчезнуть после того, как революция уничтожила его «объективную основу»: рационалистическому научному мировоззрению предстояло занять место уходящей религии. Этот базовый подход оставался неизменным, но конкретная политика проводилась с учетом тактических соображений. По указанной причине периоды воинствующего атеизма (1917–1921, 1929–1939, 1959–1964) чередовались с более прагматичным отношением к вере и религии – социальным явлениям, которые, несмотря ни на что, упорно отказывались отмирать[282].

Поздний сталинизм стал одним из таких периодов относительного либерализма. С аннексией Восточной Польши в 1939 году в советское общество влились миллионы верующих христиан и их церковные организации. Не желая провоцировать возмущение на западных приграничных территориях, власти отодвинули воинствующий атеизм на задний план. В 1940 году Советский Союз даже вернулся от пятидневной недели к прежней семидневной. Во время войны политика в отношении религии еще более смягчилась, а Русская православная церковь (РПЦ) была кооптирована в мобилизационную кампанию. В 1943 году Сталин встретился с иерархами РПЦ и разрешил открытие православных церквей, монастырей и семинарий, а попутно и мусульманских учебных заведений[283]. Теперь церковь благословляла танковые колонны и молилась о победе. Снисходительное отношение к церкви сохранялось и после войны, пока Никита Хрущев в 1959 году не развернул новое наступление на религию. До той поры религиозные взгляды можно было исповедовать относительно свободно, если только человек не был кандидатом в члены или членом Коммунистической партии: от таких людей ожидали исключительно непоколебимого атеизма[284]. Верующие в массовом порядке лоббировали открытие церквей и без утайки отправляли религиозные обряды[285].

Религиозные общины были важны для ветеранов из-за того, что в них реализовались те важнейшие функции оказания благотворительной помощи и сохранения исторической памяти, которым государство уделяло лишь поверхностное внимание. Местные религиозные общины заботились об инвалидах и сиротах войны[286]. Как сообщалось в официальных документах, в Ворошиловградской области Украины «в ряде районов представители советских организаций обращаются к церковникам и религиозным общинам с просьбами оказать помощь детям-сиротам и инвалидам Отечественной войны»[287]. Несмотря на неодобрение со стороны центральных органов, испытывавшее затруднения местное начальство «обращалось к священникам и религиозным общинам с просьбой о помощи семьям солдат, инвалидам и сиротам» и в других регионах СССР[288]. В Краснодарском крае священники и церковные активисты организовывали строительство мемориалов, посвященных героям войны[289]. В апреле 1949 года выпускники музыкального училища для инвалидов войны в Московской области обнаружили, что у них не хватает инструментов для освоения новой специальности баяниста. Справедливо предполагая, что от государства помощи не дождаться, они обратились в Московский патриархат с просьбой выделить им деньги для приобретения тринадцати аккордеонов[290].

После демобилизации доля мужчин среди церковной паствы заметно выросла. Так, в Куйбышевской области в 1945 году мужчины составляли около 10 % прихожан, а в первом квартале 1946 года их доля увеличилась до 30–40 %; многим из них было от 20 до 40 лет[291]. Особую важность приобрели религиозные «ритуалы перехода» – самые главные православные обряды. Показательным примером служит брак, представлявшийся важным этапом возвращения к гражданской жизни. В марте 1945 года некий старший лейтенант-танкист в парадной форме, со Звездой Героя Советского Союза и пятью нашивками за ранения, явился в одну из казанских церквей, чтобы обвенчаться со своей невестой; в итоге ветерана исключили из партии за «темноту и отсталость»[292]. Похожая история произошла и с Юлианом Дулевским, вступившим в партию в 1943 году. После демобилизации он жил с родителями и не работал. Тем не менее вскоре ему захотелось жениться. Накануне церемонии он отправился в райком партии, чтобы попросить разрешение на венчание. Секретарь объяснил ему, что партийцы не заключают церковные браки. Дулевский явно не понимал, в чем тут проблема, поскольку потом еще два раза обращался за разрешением – но снова безрезультатно. В конце концов, он все равно вступил в брак по православному обряду, за что был изгнан из партии