Три сестры, три королевы - Филиппа Грегори

Она решает написать мне сама, торжествуя и гордясь своим триумфом, причем письмо ее настолько дурно написано, с такими ошибками, что у меня уходит не менее часа, чтобы прочитать его.

Едва ли ей стоило так утруждать себя, чтобы похвастаться своим триумфом над сестрой и новоприобретенным богатством, но я не позволяю этой мысли себя огорчить. Я утешаюсь тем, что я – королева и несколько лет мое положение будет выше, чем у нее, но сохранять спокойствие становится все труднее, особенно когда она присылает мне поэму, посвященную своему рубину, и портрет отца и Гарри, наблюдающих ее триумф, где она стоит на помосте под золотым балдахином. Английский посол сказал Якову, что на помолвке все ели с золотых тарелок. Золотая тарелка для Марии! Какая нелепость!

Мне кажется, что этот замок мне всегда приносит несчастье. Там я впервые поссорилась с мужем, и хотя мне удалось очистить его от королевских бастардов, я часто вспоминаю о детях, для которых этот замок был домом, и о живущем здесь алхимике. Мне кажется, что каждый раз, когда я прохожу под тяжелой пропускной решеткой за воротами и иду по наклонному двору, мне их не хватает.

Именно здесь происходит самое худшее из того, что могло произойти. Мой сын, Яков, принц Шотландии и островов, герцог Ротсей, умирает во сне, в своей королевской колыбели. Никто не знает, почему это произошло и можно ли было его спасти. Я больше не мать будущего короля Шотландии. Моя утроба полна в ожидании следующего ребенка, но колыбель пуста. Мне кажется, слезы никогда не иссякнут.

Когда ко мне подходит муж, я вспоминаю о разговоре между отцом и матерью, когда умер Артур, и тоже ожидаю, что он будет меня утешать.

– Я так несчастна, – всхлипываю я, поднимая к нему заплаканное лицо. – Почему умер он, а не я?

– Вон, – бросает он фрейлинам, и они исчезают, как дымка на ветру. – Я должен просить тебя быть сильной. Ты должна кое-что узнать. – Он хмурится, как когда он слушает объяснения устройства какого-то механизма, словно перед ним не жена, которую надо утешать дарами, а какая-то загадка, решение которой он обдумывает.

– Что? – У меня сбивается дыхание.

– Ты не думаешь, что на тебя может быть наложено проклятье?

Я сажусь в кровати и молча смотрю на него вместо ответа.

– У твоего отца было три сына, и двое из них уже мертвы. У твоего брата не было детей, хоть он умер в возрасте шестнадцати лет. Ты почти три года была бесплодна, и теперь наш сын умер. Поэтому я и задаю тебе этот вопрос.

Я рыдаю во весь голос и колочу подушку от горя и обиды. Как это похоже на него, так схоже с его интересом к тому, почему портятся зубы во рту у попрошайки. Его интересует и очаровывает все, даже отвратительное.

Откуда я знаю, почему зараза забрала Артура, но пощадила Екатерину! Откуда мне знать? Я даже не вспоминаю об Эдмунде, моем брате, который умер еще до того, как меня отняли от груди. Я не знаю, почему у Артура и Екатерины не было детей, и мне не нравится размышлять о том, что она имела в виду под своим «увы, нам этого было не дано», и не собираюсь это обсуждать теперь, когда я – Мученица и Страдалица. Меня должны все утешать и отвлекать, а не входить в комнату со странными вопросами, задаваемыми холодным тоном.

– Потому что сам принц Ричард мне говорил, что Тюдоры прокляты.

Я прижимаю руки к ушам, чтобы не слышать эту ересь. Я не могу поверить, что муж, настолько добрый, нежный и заботливый, может прийти ко мне в такой горестный час и начать говорить такие странные вещи, которые больше походили на черные заклинания его алхимика, которые были способны превратить жизнь в смерть, золото в прах, а окружающий мир – в гниль и тени.

– Маргарита, мне нужно, чтобы ты ответила, – говорит он, не поднимая голоса. Он знает, что я все равно могу его слышать сквозь руки и подушку.

– Вы имеете в виду Перкина Уорбека, я полагаю. – Я медленно поднимаю к нему лицо.

– Мы все знаем, что это было не настоящее имя, – отмахивается он, как от общеизвестной истины. – Всем известно, что этим именем его назвал твой отец. Этот человек был принцем Ричардом, твоим дядей, одним из двух принцев, мальчиков, которых Ричард III заточил в лондонский Тауэр. И которых, по словам твоего отца, никто больше никогда не видел. Я об этом знаю. Ричард приезжал сюда, ко мне, перед тем как мы напали на Англию. Он был мне близким другом, мы жили вместе, как братья. Я отдал ему в жены свою кузину, твою фрейлину Екатерину Хантли. Я пошел на войну плечо к плечу с ним. И он сказал мне, что тот, кто попытался убить его и его брата Эдварда, будет проклят.

– Откуда вы знаете, что он на самом деле был принцем? – Я больше не знаю, как мне на это отвечать. – Этого не знает никто. Бабушка никому не позволяет говорить на эту тему. Это считается изменой. А Екатерина Хантли никогда не говорит о своем муже.

– Я знаю, что он был принцем. Он сам мне об этом сказал.

– Но вы все равно не должны мне об этом говорить! – кричу я.

– Не должен, – соглашается он. – Только я должен знать. Ричард сказал, что на голову того, кто убил его брата, молодого короля, падет проклятье. Ведьма, которая накладывала это проклятье, мать твоей матери, белая ведьма, Елизавета Вудвилл, поклялась, что убийца юного короля потеряет собственного сына и его сыновей, и это будет продолжаться снова и снова, пока его род не окончится бесплодной дочерью.

Я кладу руку на гордо возвышающийся живот.

– Я не бесплодна! Я беременна!

– Мы только что потеряли сына, – коротко и сухо говорит он. – Поэтому я вынужден спросить. Как ты думаешь, могли мы потерять нашего ребенка из-за вашего проклятья?

– Нет! – в ярости шиплю я. – Мы потеряли его, потому что эта Богом забытая страна грязна и холодна, половина рожденных здесь детей гибнет, потому что не может дышать в задымленных комнатах, и их нельзя выносить на улицу, потому что там жуткий холод! Во всем виновата грязь и бестолковые повитухи, ваши больные кормилицы с дурным молоком. При чем тут проклятье!