Внеклассное чтение - Микаэл Геворгович Абазян
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Ты действительно этого хочешь?» – гласил тот самый комментарий.
«Кто же этого не хочет?»
«Я серьезно: ты действительно этого хочешь?»
«Хотелось бы…»
«Если хочется, то надо делать, иначе желание уйдет внутрь, а там уже эта энергия превратится во внутреннюю. Если с ней не совладать, то все, что должно функционировать, как положено, но не делает этого, начнет портиться и приносить вред. Отсюда все людские болезни. Они суть невоплощенные желания, неизрасходованная энергия и недостигнутые цели»
«Согласен»
«С чем согласен?»
«С теорией о происхождении болезней»
«Это не теория, а реальность, но я говорила о скрипке, призванной восстановить равновесие. Ты разве не этого хотел? Кстати, я – женщина.»
«Можно мы перейдем в приват?»
На этой реплике диалог и обрывался.
– И вот так они и познакомились?
– Да. Он, как всегда, рассказал мне о случившемся, но было это несколько позже. В разговоре с ним всплыла тема поэзии, и на вопрос о том, что он недавно написал, он сам ответил: «Восемь строчек под той фотографией с девушкой на сцене клуба вместе с нами; кстати, после состоялся диалог с одной особой, который я потом удалил, потому что в этот момент я решил наконец начать делать то свое, к чему я шел все эти годы». Мне пришлось признаться в том, что этот диалог уже был мною прочитан, на что он отреагировал абсолютно спокойно. Он даже рассказал о том, что произошло после, и это я берусь сейчас пересказать тебе.
– Дай угадаю: оказалось, что она играет на скрипке, и он предложил ей играть вместе с ним, верно? И это переросло у них в любовь, в страсть, скажем так, которая и привела их в этот тупик. То есть, энергия ушла куда-то внутрь и разрушила… – поверь мне, это я уже вывожу неожиданно для себя, честное слово! – и разрушила то, что они успели создать?
– Что-то в этом роде. Поэтому мне и не хочется утверждать о достоверности моего рассказа, также содержащего некую долю предположений. А предположения в основном экстраполированы – это когда бывает известно, как себя ведет функция в определенном интервале значений и можно сделать предположение о том, как себя будет вести эта же функция вне этого интервала. А что мы знаем о нем точно?
– ?
– Он – Мастер противоречий. Так вот, в приватной беседе выяснилось, что она действительно играет на скрипке, и что она не раз была свидетельницей его выступлений в той самой «Яме», и что ей известно о его поэтических способностях. Он не знал о ней ровным счетом ничего. Конечно же, он представлял себе ту девушку с фотографии, и его мозг более не силился додумать детали ее реального образа. Он был бы рад, если бы это оказалось именно так. Они договорились о встрече, и она попросила его принести с собой гитару. «Где встретимся?» – спросил он. «В «Porton Down» будет самое то», – ответила она.
– Но ведь «Porton Down» закрылся где-то в начале прошлой весны.
– Тогда он уже практически не функционировал, и его нередко использовали как репетиционное место. Да, именно тогда и произошла их встреча.
– То есть события, связанные с последней сменой группы, предшествовали этой истории? Что за чем происходило? Напомни, пожалуйста.
– Да, это было раньше. Сначала он решил уйти из трио, после принял решение играть соло, пару раз успешно сыграл в «Off»-е. Где-то в это время у него возникла идея о третьем, секретном проекте, а уже после ему предложили этот эстрадно-коммерческий проект, в котором он сейчас и сочетает сомнительно-приятное с несомненно-полезным. Скрипка пришла к нему где-то год тому назад, и за этот год все и произошло.
– Теперь ясно. Ладно, продолжай. Они встретились в «Porton Down» …
– Как он мне сам рассказывал, придя в «Porton Down», он увидел там молодую женщину, образ которой практически ничем не совпадал с той воображаемой черно-белой Незнакомкой, с которой он мысленно общался в течение последних суток. Но это никак не помешало очень скорому установлению контакта, сопровождавшемуся обменом улыбками и взглядами. Говорили они негромко, не желая резко вклиниваться в тишину предаваемого скорому забвению места, только шуршали полы ее длинной юбки да постукивали его каблуки. Разговор сразу зашел о том, что им предстоит сейчас сыграть, но оба уже давно почувствовали, что это лишь честная ширма того, что происходит между ними в реальности, что, вообще-то, уже давно произошло между ними в реальности, что они, сами того не зная, создавали годами. К его великому удивлению, она сама предложила сыграть несколько вещей с гитарного альбома Миллера, на котором единственным инструментом, отличным от гитары, была скрипка.
«Ты знаешь Миллера?»
«Я люблю Миллера, и поэтому я играю его песни», – с улыбкой ответила она. «Играй!»
Играя эту музыку уже много лет, ему не нужно было заглядывать в листок с расписанными аккордами, обращаться к шпаргалке с текстами, смотреть на гитару во время игры. Поэтому он заиграл сразу и непринужденно, и, скорее всего, это и были те последние секунды на счетчике обратного хода времени, который был запрограммирован на три с лишним десятка лет. Еще несколько тактов, и вот вступает Скрипка, его Скрипка, та, которую он оставил в детстве чтобы встретить здесь и сейчас. Нередко он сожалел о том, что невозможно склонировать себя, посадив одну копию за рояль, другой дать гитарную партию, а самому взять бас-гитару и подойти к микрофону: он знал все партии той музыки, которую считал своей, но играть он мог лишь одну из них. Но он никогда не мог представить себя играющим партии скрипки. Он слушал все эти партии уже много лет, но сейчас Его Скрипка играла в двух метрах от него.
Ей тоже не нужны были ноты, в отличие от той скрипачки из столичной консерватории, пробовавшей как-то с ним сыграть пьесу «Оставь меня». Она играла, как говорится, нота в ноту, уставившись в пюпитр, но дважды сыгранная фальшивая нота – она
