Три церкви - Ованес Азнаурян

– Ты сказал, что приведешь туда именно меня?

– Да.

– Идиот! Ты понимаешь, что ты наделал?

– Послушай, я тебя никак не пойму. То ты говоришь одно, то другое…

– И не поймешь!

– Пожалуйста, не кричи так на улице, на нас смотрят.

– Противно. Боже мой, как это противно! – шептала Тина. – Значит, Хорен знает, что мы с тобой спим. Ты ему все рассказал. Ты подонок, Арис!..

– Заткнись! – Аристакесу очень захотелось ударить ее, к тому же он не понимал, в чем его обвиняют. – Заткнись! Не надо портить вечер. Мы пойдем туда и будем любить друг друга, и все встанет на свои места, все будет хорошо.

– Нет, – Тина покачала головой. – Ничего уже не будет хорошо.

– Дура! – Аристакес сорвался на крик, и ему самому это было противно. – Не все ли тебе равно, где трахаться? Я же не виноват, что мои предки сегодня решили не ехать на какой-то день рождения! А в этой проклятой квартире нам никто не помешает. Тина, что с тобой сегодня?

– Заткнись! И не кричи так, на нас смотрят, – добавила она.

– Послушай…

– Заткнись, я сказала! Надоело!

Они спустились в метро. Там было прохладно, но одежда прилипала к телу. Им нужно было проехать две станции до квартиры друга Аристакеса.

«Не хочу жить!» – подумал вдруг Аристакес.

Это было в августе, когда Ереван гнил под лучами палящего солнца.

А до того, еще совсем недавно, был март.

Конец ХХ столетия, планета Земля (два тысячелетия сюда, миллионы лет туда), и маленькая часть этой планеты – Республика Армения, и ее столица Ереван, где теперь шел снег. Он то замедлял свой ход, то убыстрял, и снежинки со слабым стуком ударялись в окна. Постукивания снежинок нельзя было слышать. Оно только подразумевалось. А из окна виднелась длиннющая очередь. За чем? Наверное, за хлебом.

Аристакес отошел от окна и лег на диван. «Конец двадцатого столетия, – думал он. – Земля и еще март».

Он услышал, как Тина открывает дверь в квартиру. Он знал, что это она, потому что ключей больше ни у кого не было. Только у Тины. Интересно, снимет она пальто в прихожей или так в пальто и зайдет в комнату?

– Привет, Аристольчонок. Поздравляю, – сказала Тина и поцеловала его. Она была в пальто. На меховом воротнике и шляпке серебрились снежинки.

– Спасибо. – Аристакес не встал с дивана. – Ты опоздала на полчаса.

– На сколько? – улыбаясь, переспросила она.

– На тридцать минут! – ответил он.

– Я думала, больше.

Теперь улыбнулся он, потому что не было случая, чтобы Тина куда-нибудь не опоздала.

– Я сниму пальто и вернусь, ладно? Ты лежи.

Тина ушла и долго не возвращалась; должно быть, расчесывала волосы. Когда же она снова вошла в комнату, Аристакес вскочил с дивана: так она была красива.

– Я польщена, – сказала Тина. – Значит, я действительно неплохо выгляжу, раз ты оторвал свой зад от этого ужасного дивана.

– Да ты потрясающе выглядишь! – сказал он.

– Спасибо. А теперь дай я тебя по-настоящему поцелую.

Целуя ее, Аристакес посмотрел, идет ли все еще снег за окном или перестал.

– Слушай, – спросил он, – а что тебе не нравится в моем диване?

– Он ужасно скрипит, джанс.

В этом была вся Тина.

«Вообще, – думал Аристакес, – когда ждешь женщину, никогда не знаешь, что будет. Каким будет тон встречи, какие оттенки? И поэтому стоишь у окна, как идиот, и смотришь на улицу. Я очень боюсь первых минут при встречах с женщинами. Это всегда опасно для нервов». Но теперь опасные минуты остались позади.

– У тебя ужасно холодно, – сказала Тина. – Почему бы не растопить печку?

– Сделаю сейчас, – сказал он и взял с письменного стола спички.

– А я накрою на стол.

– У нас ничего нет. Даже хлеба. Аршо где-то пропадает. Мама с папой в Дзорке.

– Знаю. Не беспокойся. Я все принесла.

Аристакес пошел к своей маленькой печке. Дрова у него были сухие, поэтому быстро вспыхнули ярким пламенем, и печка весело загудела. Конец двадцатого столетия, железная печка…

Он смотрел на Тину. Та возилась у стола, вынимая из большой спортивной сумки какие-то свертки, бутылки, мисочки. Тина и впрямь была очень красивая. Сегодня на ней было облегающее платье, такое короткое, что дух захватывало, и туфли на высоких каблуках – Аристакес вспомнил, что, когда она заходила в комнату в первый раз, на ней были сапоги. Стриглась Тина коротко – говорила, что чистый голый затылок очень возбуждает мужчин. Аристакес неотрывно смотрел на Тину и думал: неужели такое возможно в Ереване в конце двадцатого столетия, при железных печках, очередях?..

– Пожалуйте к столу! Кушать подано!

– Боже мой! Когда ты успела все это приготовить? – удивился Аристакес.

– Вчера. У нас, по счастью, не выключали свет.

– Ты ненормальная!

– Конечно, – согласилась Тина. – Садись, я достану подарок. Удивляюсь, как ты выдержал и до сих пор не спросил о нем.

– Я скромный!

Тина взяла сумочку, достала оттуда что-то маленькое, завернутое в кальку, и с поцелуем вручила ему.

– Нет, ты на самом деле ненормальная, психованная, – сказал он и взвесил авторучку на ладони (привычка такая). – Люблю, когда мне дарят авторучки.

– Я знаю, джанс. Тебе нравится?

– Очень.

– Теперь давай есть. Я проголодалась.

За окном снег замедлял свой ход, и под этим тоже тогда что-то подразумевалось.

Аристакес ел оливье, запивал вином, болтал с красавицей Тиной и думал о том, что вот, конец двадцатого века, планета Земля, март и день его рождения. «Двадцать первый, кажется?» Он улыбнулся этому «кажется».

(Это все же потрясающе: найти среди старых бумаг дневник, который ты вел чуть ли не двацать лет назад. Чувство странное, даже порой неприятное, но волнующее. И разве я хочу сейчас волноваться? Я, который решил почувствовать себя мертвым. Ведь известно: не поднимай эту волну воспоминаний в себе. Она похожа на воду, которая заполняет легкие и душит. Зачем я пришел в «Ретро»? Зачем читаю свой дневник? Запись 2015 года).

1996 г.

Миры периодически рушатся. Периодически рождаются и исчезают галактики, звезды. Периодически рушится жизнь. Разве мир в очередной раз не пошел к чертям?

Следующий день.

Зачем я так написал вчера? Непонятно!

Так что? Сегодня 20 января 1996 года. Согласно шагомеру, отшагал 7890 шагов. Нужно использовать это в романе. Да, я пишу роман. Уже месяц.