В тела свои разбросанные вернитесь - Филипп Фармер

— Не подглядывайте, мальчики! — снова приказал Джилкрист.

Раздался рокот барабанов, один-единственный вскрик, и лезвие устремилось вниз. Из шеи захлестала кровь и казалось — она никогда не остановится. Раздался дружный вопль толпы, смешанный с чьим-то криком и стенаниями. Голова женщины медленно падала вниз. Кровь хлестала и хлестала из шеи, заливая толпу, и хотя он был на расстоянии не менее сотни футов от жертвы, кровь и ему брызнула на руки и стала капать сквозь растопыренные пальцы на лицо, заливая глаза и ослепляя его. Губы его слиплись, и он почувствовал на них соленый привкус. И тогда из его горла вырвался дикий крик…

— Проснитесь, сэр Ричард? Да проснитесь же наконец, Дик! — начал тормошить его Монат. — Проснитесь! У вас, должно быть, кошмар!

Бартон, всхлипывая и дрожа, сел. Он потер руки и осторожно потрогал лицо. И руки и лицо были влажными. Но от пота, а не от крови.

— Мне снился сон, — наконец вымолвил Бартон. — Тогда мне было всего шесть лет, и я жил в городе Тур, что во Франции. Мой наставник, Джон Джилкрист, взял нас, меня и моего брата Эдварда, посмотреть на казнь женщины, которая отравила свою семью. Я был страшно взволнован и подсматривал сквозь пальцы, хотя он запретил нам смотреть на последние секунды ее жизни, пока нож гильотины падал вниз. Но я смотрел! Я должен был это сделать. Я помню, что меня немного мутило, но это было единственное, чем подействовала на меня эта отвратительная сцена. Мне казалось — я отделился от самого себя, когда наблюдал за казнью. Как будто я все это рассматривал через толстое стекло, как будто все происходящее было абсолютно нереальным. А может быть, нереальным был я? Поэтому, по сути, эта сцена так и не привела меня в ужас.

Монат закурил еще одну сигарету с марихуаной. Ее огонька было достаточно для того, чтобы Бартон увидел, что инопланетянин качает головой.

— Как дико! Вы хотите сказать, что вы не просто убивали своих преступников — вы еще и отрезали им голову? На виду у всех? И вы позволяли еще и детям смотреть на этот ужас??

— Ну… В Англии поступали несколько человечнее. У нас преступников вешали.

— По крайней мере, французы разрешали людям осознать то, что именно они пролили кровь преступников, — сказал Монат. — На их руках была кровь. Но, по-видимому, этот аспект никому не приходил в голову. Во всяком случае, сознательно. А вот теперь, после многих лет — шестьдесят три года, не так ли? — вы закурили марихуану, и перед вашим взором оживает происшествие, которое, как вы всегда были убеждены, не оставило в вас никакого следа. Но от этого зрелища вы сейчас корчились в ужасе. Вы кричали, как напуганное дитя. Вы отреагировали так, как должны были бы реагировать в детстве. Я бы сказал, что марихуана вскрывает какие-то глубинные слои сдерживания и воскрешает страхи, которые были погребены там в течение шестидесяти трех долгих лет.

— Вполне возможно, — согласился Бартон.

Где-то вдали прогрохотал гром, сверкнула молния. Через минуту стремительно нахлынул звук падающих на крышу капель. Прошлой ночью дождь начался примерно в это же время, около трех часов утра. И в эту вторую ночь дождь пошел в то же самое время. Ливень стал проливным, но крыша держалась, и ни одна капля не проникла внутрь хижины. Немного воды показалось все же из-под задней стенки, которая выходила в сторону вершины холма. Вода растеклась по полу, но не намочила лежащих людей, поскольку трава и листья под ними образовали матрас в добрый фут толщиной.

Бартон разговаривал с Монатом примерно еще полчаса, пока дождь не прекратился. Монат заснул, а Казз так ни разу и не проснулся. Бартон попытался было заснуть, но так и не смог. Он никогда не чувствовал еще себя таким одиноким… Он боялся, что опять во сне может соскользнуть в какой-то кошмар. Через некоторое время, поняв, что так и не уснет, он вышел из хижины и побрел туда, где спала Вильфреда. Еще до того, как он подошел ко входу в хижину, его ноздрей коснулся запах табака. В темноте возле хижины светился огонек сигареты. На фоне уже чистого звездного неба на копне из травы отчетливо вырисовывалась женская фигура.

— Привет! — произнесла она. — Как я и ожидала, вы появились.

— Обладание собственностью — это инстинкт, — сказал Бартон.

— Я очень сомневаюсь, что в человеке это — инстинкт, — возразил Фригейт. — Некоторые люди в шестидесятых годах, я имею в виду в 1960-х годах, пытались доказать, что человеку присущ инстинкт, который они назвали «зовом земли». Но…

— Мне нравится это название. В нем ощущается какой-то звон, — отметил Бартон.

— Я догадывался, что оно вам понравится, — согласился Фригейт. — Но Ордри и другие пытались доказать, что человеку не только присущ инстинкт объявлять определенную часть земли своей собственностью, но также и то, что он произошел от обезьяны-убийцы. И что инстинкт убивать все еще очень силен в его наследственности. Этим они объясняли национальные границы, патриотизм (как общегосударственный, так и местный), капитализм, войны, убийства, преступления и так далее. Но другая философская школа утверждала, что все это плоды культуры, то есть общества. Что все дело в непрерывности общественных формаций, посвятивших себя с самых ранних времен племенной вражде, войне, убийству, преступлению и так далее. Измените культуру — и обезьяна-убийца исчезнет. Исчезнет потому, что ее никогда и не было подобно тому, как не было и карлика на лестнице. Убийцей было общество, и общество воспитывает новых убийц из подрастающих несмышленышей. Правда, были некоторые сообщества, образовавшиеся еще до изобретения письменности, это точно… которые так и не воспитали убийц. И это было их доказательством того, что человек не произошел от обезьяны-убийцы. Или я бы сказал, что он, вероятно, произошел от обезьяны, но уже не несет в себе гены убийства, либо несет, но не в большей мере, чем гены, определяющие тяжелые надбровные дуги, или шерсть на коже, или череп объемом в 260 кубических дюймов.

— Все, что вы говорите, довольно интересно, — заметил Бартон. — Мы еще займемся более глубоко разными теориями в другое время. Но пока позвольте все же заметить, что почти каждый член воскрешенного человечества происходит из культур, поддерживавших войны, убийства, преступления, насилие, разбой и безумие. Таковы люди, среди которых мы живем и с которыми имеем дело. Когда-нибудь, возможно, появится новое поколение. Не знаю, слишком рано о чем-то говорить, так как мы провели здесь всего лишь семь дней. Но, нравится нам это или нет, мы находимся в мире, населенном существами, которые очень часто поступают как обезьяны-убийцы.

А пока, давайте вернемся к нашей модели.

Они сидели на бамбуковых стульях перед хижиной Бартона. На небольшом бамбуковым столе стояла модель лодки, сделанная из сосны и бамбука. Она имела два параллельных корпуса, соединенных в верхней части площадкой с невысокими перилами. У нее была одна очень высокая мачта с передними и задними штагами, пузатый, быстро убирающийся парус и чуть приподнятый мостик со штурвалом. Эту модель катамарана изготовили Фригейт и Бартон, используя кремневые ножи и лезвия ножниц. Бартон решил: когда лодка будет построена, они назовут ее «Хаджи». Она отправится в долгое путешествие, целью которого будет не Мекка. Он намеревался пройти на ней как можно дальше вверх по Реке. (Теперь в разговорах река стала именоваться — Рекой!)