Понаехали! - Карина Демина

- Что с ними? – Радожский глядел на людей и на лице его застыло выражение величайшей брезгливости.

- Истощение, - Никитка все-таки был целителем опытным, да и в прежние времена здраво решил, что использовать силу в делах пустяшных глупо, особенно там, где и без силы обойтись можно.

Вот и пригодилось.

Он переступал через людей, которых выносили во двор и тут складывали. Одни лежали тихо и с виду вовсе походили на мертвецов. Лица их были белы, губы отливали синевой, и лишь глаза слабо двигались, стоило провести перед ними пальцем. Другие стонали, но тихонько, жалобно. Третьи, которых было немного, сидели и покачивались. Время от времени кто-то пытался говорить, да сбивался на непонятный лепет.

- Эти при доме давно, как я полагаю, - Никитка указал на лежащих. – Их нужно к… нормальному целителю.

Подобное признание далось с трудом.

- Ими питались. Тянули жизненные силы. Сперва понемногу, и потому организм восстанавливался, но постепенно силы его истощались. И я не уверен… - Никита запнулся. – Получится ли их вовсе исцелить. Но попробовать стоит.

Вот только попробуют ли?

Откуда у дворни деньги, чтобы заплатить за эту вот пробу? А бесплатно целители работать не будут, не здесь, в Китеже, где каждый медяк на счету. Он же…

Он потянулся к собственной силе, но та откликнулась вяло, шелохнулась было и отступила, затаилась, притворяясь, что вовсе её нет.

- Я позабочусь, - Радожский мотнул головой и лицо отер. – Обо всем…

- Этим досталось меньше, но все одно… тонкое тело их повреждено. Восстановится или нет само? Каждый случай индивидуален. А вот им только покой нужен. И питание нормальное.

Никитка потер руки.

И обнял себя.

Холодно.

Он уже привык к этим приступам холода, от которого не спасали ни пуховые одеяла, ни тулуп, ибо исходил этот холод не извне, а изнутри, оттуда, где образовалась звенящая пустота. И собственных слабых сил Никитки не доставало, чтобы её заполнить.

А может, и не достанет.

Проклятья – вещь малоизученная, и как знать, не вернется ли оно спустя год или два, или даже десять? Не отправит ли Никитку туда, где он и должен быть, оборвав одолженную его жизнь?

И если так, то жениться он не имеет права.

И ни на что не имеет права.

Ему бы действительно удалиться, если не в собственное поместье, то хотя бы в бабкино, которое еще цело, как он надеялся, но… рады Никитке не будут.

- Укрепляющие отвары. Снотворное. Но спать лучше не здесь. Это место слишком… грязное, - Никитка заставил себя думать о деле. – И след здесь останется на годы.

Радожский задумчиво обвел двор взглядом.

- Спалят, - сказал он уверенно. – Следствие закончат и спалят.

Наверное, это было хорошо.

И даже правильно.

- Вы это… того… - Радожский вдруг смутился, что было для человека его характера и положения весьма странно. – На Курбинского гляньте, ладно? А то… тоже лежит… может, и ему целитель надобен?

- И что, пригласите?

Взгляд, которым Дурбина одарили, не обещал ничего-то хорошего. Но князь снизошел до ответа:

- Радожские всегда поступали по чести.

- Везет им…

Ежи спал.

Он лежал на лавке, бледный, что покойник, но при этом Никитка не обнаружил и следа повреждений на тонком его теле. Напротив, то переливалось всеми оттенками темноты, от ночного синего до черного, который в Никиткином воображении плотно увязывался с цветом бездны.

И гляделось это тонкое тело на редкость правильным.

- Пусть себе спит, - сказал он, ибо от него ждали чего-то. И темнобородый купец, присевши в ногах Ежи, верно, чтобы больше не случилось с ним ничего-то этакого, ставящего под удар хрупкую девичью репутацию, кивнул.

А Никита…

Аглая стояла у окна и смотрела во двор.

- Как вы?

И подумалось, что, может, парики и вышли из моды, но что-то другое вошло, и прежний Дурбин всенепременно узнал бы, что именно. Прежний Дурбин первым делом заглянул бы в лавку на Сермяжной улице, пролистал бы модные журналы, перебрал бы готовое платье, которое тут же подогнали бы по фигуре.

Прежний Дурбин озаботился бы и обувью приличной.

И букетом, составленным цветочницею.

Прежний…

Умер.

Кажется.

- Хорошо. Наверное, - Аглая повернулась и губы её слабо дрогнули, точно она собиралась улыбнуться, а может, наоборот, расплакаться. – Она спит…

- Это правильно. Сон полезен.

- Меня просят при ней остаться. Денег обещают. И… и я, наверное, соглашусь. Не из-за денег. Хотя… не стоит обманываться, деньги мне тоже нужны.

- У меня есть.

- Это ваши, - Аглая покачала головой.

- Не имеет значения, я готов…

Она прижала палец к губам.

- Я знаю, - сказала это спокойно и ничуть не обидно. – И что вы отдадите мне все, и даже больше. И… и может, так оно и надо. Мне всегда говорили, что меня будет содержать муж. Что мне не надо забивать голову пустяками, что главное быть красивой, очаровательной и держать дом. А теперь я думаю, как оно может так, чтобы это было главным, когда вокруг такое? Я, наверное, совсем даже непонятно говорю?

- Понятно.

- Врете вы все, я сама себя не понимаю. Но… но знаю, что хочу, чтобы у меня было что-то свое. Не мужа. Не им подаренное. Не им купленное. И не вами. Не потому, что вы или он плохи. Нет. Просто… свое.

Никита чуть склонил голову.

Прежний Дурбин нашел бы правильные слова. Он умел говорить красиво, а теперь, наверное, в голове что-то повредилось, если Никитка молчит и смотрит.

И она молчит и смотрит.

- Я не думаю, что мое присутствие здесь будет долгим, - Аглая первой решается нарушить тишину. – И если вы еще не говорили…

- Барон будет рад принять вас в любое время. И на любых условиях. Это его слова.

- Тогда… наверное, хорошо?

- Наверное.

- Ты не обиделся.

- Нисколько.

- Правда?

- Клянусь.

И тогда она улыбнулась по-настоящему. Наверное, эта улыбка стоила того, чтобы ненадолго задержаться в городе. Пусть даже ни на что, кроме улыбки, Дурбин рассчитывать не мог. Но… ему и её достаточно.

…и помни. В работе с клиентом недопустимо проявлять раздражение или, паче того, злость. Просто бьешь и улыбаешься.