Моя бабушка - Лермонтов - Маша Трауб

Ну а третьим женихом стал Сослан. Поскольку он был городской, из богатой семьи, знатного рода, то отказов не признавал. И ему удалось увезти маму дальше предыдущих претендентов – в дом к родственникам. Когда он вошел в комнату, где сидела украденная невеста, то ожидал чего угодно, только не того, что в результате случилось. На стене в комнате висел ковер – с ружьями, кинжалами, пистолетами. Вместо того чтобы рыдать, оплакивая свою судьбу, мама разобралась с оружием и нашла ружье с одним-единственным патроном. Рядом на кровати она выложила кинжалы и ножи – затупившиеся от времени, но вполне годные для самообороны. Кинжалы не понадобились. Когда жених вошел в комнату, мама сделала один-единственный выстрел и почти попала. Потом она говорила, что специально стреляла в ногу, а не в причинное место. Но кто же ей поверит? Все говорили – «слава богу, Ольга промахнулась». Промахнулась на несколько сантиметров, иначе знатному роду, из которого происходил Сосик, пришел бы конец. Наследников произвести он уже не смог бы при всем желании.

Мама сама добралась до дома. На машине «Скорой помощи», которую сама же и вызвала. Показала ружье, объяснила, куда попала пуля, и отчиталась об оказании первой помощи при ранении. Все было исполнено идеально.

Сосик, выйдя из больницы, решил отомстить. Он зашел в редакционную фотолабораторию и увидел снимки моей мамы – те самые. С декольте и в мини-юбке. Он стал ходить по дворам и показывать эти снимки. Требовал, чтобы Ольгу, наконец, уже сбросили в Терек.

Конечно, нашлись те, кто считал – Сосик прав. Нашлись и те, кто считал – Сосик не прав. Были и воздержавшиеся, сомневающиеся. Бабушку этот скандал обошел стороной – она была в командировке. Мама срочно паковала чемоданы. И тогда произошло то, чего никто не ожидал. Алик собрался в город к семье Сосика – показать свои другие снимки, фотоальбомы, книги по искусству и объяснить, что ничего непозволительного или недозволенного в его съемке не было. Эльбрус вызвался его везти. И тут к машине подошел дядя Бети и сказал, что тоже поедет.

– Зачем, дядя Бети? – спросил Алик. – Это моя съемка, и мне отвечать.

– Молчи, ты мальчик против меня, прояви уважение! – обиженно ответил дядя Бети. – Если кто-то и может доказать, что твои фотографии хорошие, то только я.

Дядя Бети всю дорогу молчал. Молчал и Алик. Дядя Бети, который был знаком с дедом Сосика, показал ему снимки, поговорил. Алик мялся во дворе, как младший сын, который всегда должен быть готов бежать туда, куда скажут старшие. Невестки суетились и только успевали приносить блюда и араку для старших.

– Спасибо, дядя Бети, – сказал Алик, когда старый фотограф вышел из дома.

– Мы с тобой коллеги. Должны защищать друг друга. Если ты перестанешь снимать, я лично тебе вторую руку отрежу! – отозвался дядя Бети, и это был самый лучший комплимент.

Мама сидела в комнате на чемоданах. Бабушка вернулась и узнала о произошедшем. Мама уехала в Москву. Дядя Бети стал приглашать Алика в ателье снимать парадные портреты и считал его наследником – сыновей у старого фотографа не было, а женщинам в те годы разрешалось держать только скалку и веник. Дядя Бети снимал всех красиво, а Алик – как дети ползают по полу, как глава семейства пытается выпить, как невестка стоит, обернувшись, и у нее такие плечи, что можно сойти с ума. В кадр Алика попадали ноги, руки, глаза и другие части тела – Алик и не подозревал, что снимать тело так интересно. По вечерам дядя Бети рассматривал фотографии своего ученика и улыбался. Они ему нравились.

Бабушка призналась Варжетхан, что даже благодарна судьбе за то, что она подтолкнула Ольгу к отъезду. Сосик больше в селе не показывался. Ходили слухи, что его быстро женили, но брак оказался неудачным.

Позже, когда уже родилась я, когда мама официально стала главной головной болью всего села, его проклятием и позором, получила звание «падшей женщины» и своим появлением в селе производила фурор, она сделала подарок Алику. Подарила фотографу-мяснику набор ножей, профессиональных, настоящих, в специальной коробке, из уникальной спецстали. Где уж она их достала? Алик плакал, когда развернул подарок. Плакал и не мог успокоиться. Он смотрел на эти ножи и вытирал слезы, льющиеся по щекам. Он ими так и не воспользовался. Раскладывал на столе, смотрел и снова убирал.

Все в редакции и селе говорили, что гуся Русика давно пора отдать Алику. Но бабушка сопротивлялась как могла. Русик, когда видел бабушку во дворе, бежал к ней, растопырив крылья. Она гладила его, брала на руки, он закрывал глаза и млел, давая почесать себе шею. Бабушка кормила гуся грецкими орехами. Русик, я думаю, имел большие проблемы с печенью, что не мешало ему быть счастливым. За грецкие орехи готов был отдать жизнь. Хорошо что Альбина ничего не знала про фуа-гра, а так бы Русику точно пришел бы конец.

Когда на пороге редакции появилась моя мама, Русик, расставив крылья, кинулся защищать двор. Мама пнула наглого гуся ногой и пошла дальше. Но гусь кинулся в атаку и вцепился маме в попу. Мама бегала по двору, но Русик вцепился крепко и не отцеплялся. Клюв он разжал только после того, как во дворе появилась бабушка и бросилась спасать и успокаивать – нет, не свою дочь, а любимого гуся. У мамы на всю жизнь остался рубец на мягком месте. И еще неделю после укуса она вынуждена была спать на животе, поскольку ей на попу Варжетхан наложила повязку с мазью.

Но даже после этого бабушка не отдала Русика Алику. Зато отчитала вопящую и держащуюся за больное место маму, что она бедного гуся напугала.

– Для тебя гусь важнее дочери! – кричала мама.

– Да, – соглашалась бабушка. – Ты даже текст не можешь написать. А Русик меня понимает.

Бабушка гладила гуся, а тот прижимался к ней и гоготал – жаловался на жизнь. Мама пыталась приклеить на попу лист подорожника.

Не только с гусями, но и с коровами отношения у мамы не сложились. Коровьи лепешки считались традиционной детской забавой. Если в городах дети играли в «сифак» или «сифу» – кидались мокрой грязной тряпкой со школьной доски, то мы в деревне кидались застывшими коровьими лепешками. Правила те же. Предмет другой. Если городские дети мазались в лагерях зубной пастой по ночам, то мы, сельские, мазали друг друга свежим коровьим дерьмом. Подложить в кулек (именно так, кулек, а не пакет, не сверток), сложенный из газеты, бараньих какашек вместо изюма – любимый розыгрыш. Девочки с раннего детства знали, как появляются на свет телята, и помогали держать коровий хвост, если требовалось. Мама никогда не рассказывала мне про свою фобию, зато рассказала бабушка. Когда Ольга была маленькой, кто-то из соседок решил ее развлечь (у нас собственной коровы никогда не было). Маме, которой только исполнилось четыре года, дали в ладошку кашу и велели покормить теленка. Тоже ничего необычного – девочек с раннего детства приучали ухаживать за скотиной. Но теленок вместе с кашей решил съесть и мамину руку. Прихватил сильно и чуть ли не по локоть. Жевал и не отпускал. Все смеялись, поскольку встали на сторону теленка, а не маленькой девочки. И чего она орет? Теленка испугает. Подумаешь, беда какая.