По ее следам - Т. Р. Ричмонд

Теперь мне слегка полегчало, алкоголь и травка притупили все чувства, а когда я допью последнюю банку и докурю косячок, твое лицо наконец перестанет мелькать перед глазами: вот ты глядишь на меня с болью и ужасом, сжавшись на краю постели; или за тем столиком на Кампо деи Фиори, до которого мы так и не успели добраться; или прямо из темной воды. Я буду сидеть у себя на кухне, и не останется ничего, даже гнева, только монотонное бормотание телевизора, ноющие ссадины на лице и эхо прерывистых всхлипов в пустой квартире.

Черт знает, сколько я простоял у вас под окнами. Софи то и дело выглядывала, чтобы проверить, по-прежнему ли я там. Ты не ответила на сообщение. Я развернулся к вокзалу. «Ты же любишь сюрпризы, – подумал я. – Вот и будет тебе такой сюрприз – просто закачаешься!»

* * *

Публикация в блоге Меган Паркер, 20 марта 2012 г., 18:35

Знаешь, Алиса, я говорила о тебе с одним из лекторов Саутгемптонского университета.

Он ни разу не попадался мне на глаза, пока мы учились: профессор Кук торчит здесь чуть ли не с девятнадцатого века и заявляет, что был с тобой знаком. У него возникла классная идея – собрать про тебя что-то вроде коллажа. Иногда мы с ним просто болтаем о прошлом, а иногда эта работа и вправду напоминает настоящее исследование: мы опрашиваем свидетелей, сверяем даты и уточняем то, что ты говорила, писала или делала. Мама радуется, что я трансформирую свое горе в созидательную энергию, но ты бы сказала, что это очередная инь-янь-ерунда.

Сначала я чувствовала себя предательницей, слишком уж личные разговоры заводит профессор. Но кто, если не мы? Кто осмелится поднять голос и заглушить все злые языки, все безосновательные сплетни? «Мы должны защищать память об Алисе, ведь она больше не может постоять за себя», – говорит мистер Кук, и в его словах есть крупица здравого смысла. Ты всегда мечтала, чтобы про тебя написали книгу, а мы пытаемся сделать именно это – собрать по кусочкам книгу твоей жизни.

Он говорит, что мне не стоит писать про нас с ним в блоге, потому что мы – не главные герои в этой истории; чтобы затея удалась, надо оставаться сторонними наблюдателями и сохранять объективность, а в ответ я всегда – мы встречались уже раз десять – спрашиваю, как можно оставаться объективной, если ты была моей лучшей подругой?

Я с ним так откровенничаю, что становится слегка не по себе; личные тайны всегда проще рассказывать чужим людям, а не любимым и близким.

Он напоминает мне персонажа из комедийного сериала – эдакий застенчивый и старомодный дядюшка. Готова поспорить, студенты его на дух не переносят, но он знает кучу интересных вещей. Тебе бы понравилось в профессорском кабинете, Алиса: все стены заставлены книжными стеллажами – там, наверное, больше тысячи томов. Я уверена, что сам Джереми тоже пришелся бы тебе по вкусу; он знает все на свете и успел побывать в самых разных частях мира. Н-да, я сама себе напоминаю влюбленную школьницу!

Джереми, если ты это читаешь – а ты вполне можешь это читать, потому что ты похвалил мой блог, – добро пожаловать в закрытый клуб, ты один из шести моих читателей! Не сердись на меня, ведь твоя «гипотеза» состоит в том, что правда превыше всего. :)

Ты только послушай, Лиса Алиса… После твоей смерти прошло всего семь недель, а я уже пытаюсь шутить. Спросила у Джереми: получается, мол, что я плохой человек. А он ответил, что смеяться над счастливыми воспоминаниями – далеко не самый страшный грех.

Тебе бы понравилось, как он пытается привязать каждый факт к историческому контексту, Лисса. «Моя подруга мертва, какое мне дело до истории?» – не выдержала я как-то раз, даже голос дрогнул. Он тут же обнял меня – худощавый и невысокий, хотя производит внушительное впечатление, вот что значит «держаться с достоинством», – и сказал, что я должна гордиться своим замечательным соул-мейтом. Я научила его этому слову, даже заставила вслух произнести «не парься» – просто обхохочешься! Он обещал испробовать эту фразочку на своих студентах или на консультанте. Но ведь он прав: я была, есть и всегда буду твоим соул-мейтом.

Профессора заинтересовали те записки с угрозами, и он говорит, что я правильно поступила, опубликовав их в блоге: такая уж у тебя была работа, всегда найдется оскорбленный читатель, затаивший обиду. Еще он говорит, что мне надо поаккуратнее общаться с журналистами, потому что у них есть свой шкурный интерес, однако я хорошо знаю все репортерские уловки – и мне плевать, что про меня напишут, главное, чтобы правда вышла на свет.

Мне нравится помогать профессору: это еще один повод задуматься о тебе. Я и так постоянно о тебе думаю, солнце, но наше маленькое исследование – Джереми в шутку называет его «семейным делом» – позволяет сосредоточиться полностью. Я должна тебе кое в чем признаться. Некоторые из наших встреч сводятся к обсуждению моей карьеры. Ты настаивала, что мне нужно бросить рекламу и вернуться в университет. За разговорами с Джереми – вчера опять просидела у него до полуночи – я заново осознаю, что узнавать новое – это здорово, хотя мы с ним не совершаем никаких открытий, мы просто копаемся в воспоминаниях.

Да, мне не стоит столько писать, потому что каждая заметка в Интернете теперь становится частью твоего резюме: даже если удалишь запись, где-нибудь все равно останется копия. На веб-канале, в чьем-то кэше, и даже Гугл будет по-прежнему находить какие-то отсылки на несуществующую страницу – как инвалид, потерявший ногу, жалуется на зуд в ступне.

Джереми часто расспрашивает меня про похороны, Алиса… Прости, что так зарубила свою поминальную речь… Когда я обнимала твою маму, она спросила:

– Мег, как же мне с этим справиться?

– Надо держаться. Сегодня – день памяти об Алисе, – ответила я.

– Я не про сегодня, я про всю оставшуюся жизнь, – сказала она.

Джереми видел, как приехал катафалк: он не был на службе, просто пришел незаметно засвидетельствовать свое почтение; а я процитировала твои слова о том, что от церковных проповедей у тебя начиналась жуткая аллергия. Он сказал, что тоже, как правило, не любил ходить в церковь. Потом отвлекся и начал рассказывать про небесное погребение в Тибете: тело усопшего расчленяют – обряд выполняет могильщик «рогьяпа», который разделывает труп, – и скармливают останки хищным птицам. Ритуал называется «джатор», или «подаяние птицам».

Во время твоих похорон я ни словом не перемолвилась с Люком, от него несло алкоголем, он едва держался на ногах и отправился восвояси сразу после церемонии… Даже если Люк сейчас читает эту запись, мне все равно; ведь ты бы не хотела услышать ложь, и Джереми говорит, что сейчас нет ничего важнее правды. Он говорит: неважно, как я буду тебя помнить, главное – буду. «А обо мне кто-нибудь вспомнит?» – повторяет профессор и берет с меня обещание, что я не стану ни о чем жалеть, дожив до его возраста. После произошедшей трагедии многие из наших друзей поклялись жить яркой, насыщенной, настоящей жизнью, – услышав об этом, Джереми сказал: «Замечательно, так и надо! Вперед, юная леди, не останавливайтесь, весь мир у ваших ног».