Последние дни. Том 1 - Тим Пауэрс

– Этот малыш мог смотреть, как я убивала его, – чуть слышно, напряженным голосом сказала Пламтри.

Большой стол в телевизионном фойе был застелен клеенкой с изображениями Гамби и Поки, и Пламтри с Кокреном стояли в очереди, держа в руках мисочки из блестящего картона и пластмассовые ложки, к которым резинкой были прицеплены салфетки.

– Его убили не вы, – убежденно прошептал Кокрен. – Это сделала Коди. – Он нервно оглянулся на соседей, но и старуха, стоявшая перед Пламтри, и мрачный юноша за Кокреном, не отрываясь, жадно смотрели вперед, туда, где раздавали мороженое.

Пламтри снова поместили в «тихую комнату», сразу после собеседования с доктором Арментроутом, и оставили там на час; разыскав после этого Кокрена, она рассказала ему о столь дорого обошедшемся ей открытии ее множественных личностей, «гномов из домика Белоснежки». Он слушал ее с мрачным сочувствием, воздерживаясь от каких-либо оценок, но воспринимая этот рассказ как по меньшей мере трогательное извинение за случайные вспышки грубости, которые, по-видимому, были присущи личности Коди, обладавшей дурным характером. И опять же, по-видимому, она и была той самой Коди – соседкой по квартире.

Ужасная вещь: непреложный факт, при мысли о котором на лбу у него всякий раз выступала испарина, состоял в том, что она действительно перенесла этим утром процедуру шоковой терапии; он цеплялся за ее уверенность в том, что это было запланировано для нее задолго до того, как Лонг-Джону Бичу сломали нос, и он радовался тому, что они говорили на темы, не имевшие никакого отношения к больнице, поскольку он еще не нашел возможности рассказать Арментроуту, что на самом деле произошло накануне вечером.

– Ну, – возразила Пламтри, – Коди тоже не убивала его; во всяком случае не напрямую. Но все мы знали, что едем в Лейкадию, чтобы сделать там с кем-то что-то дурное. Старина Флибертиджиббет повторял, что мы, дескать, только пропорем кому-то ногу гарпуном. Но все мы знали, что он может сделать, что он, возможно, сделает, и все содействовали ему. Нам и дела не было. – Она испустила дрожащий вздох. – Мы делаем все, что он захочет, с тех пор как позволили ему… убитьчеловека в восемьдесят девятом году.

Кокрен не хотел верить этому утверждению и был практически уверен, что она никого не убивала в новогодний день, тем более что, будь это правдой, она сейчас или находилась бы в тюрьме, или, по крайней мере, психиатры относились бы к ее истории более серьезно.

Но она-то твердо верила во все это и очень переживала (и Арментроут устроил ей шоковую терапию не далее как сегодня утром!), и поэтому он сказал с искренним сочувствием:

– Бедная Дженис! И как же все это произошло?

Тут подошла их очередь, и медсестра положила в тарелку Пламтри шарик ванильного мороженого и пристроила рядом пластинку вафли. Пламтри подождала, пока обслужат Кокрена, и они направились к столу, обращенному к окну, безмолвно согласившись держаться подальше от противоположного конца комнаты, где, непрерывно моргая и облизывая ложку, восседал Лонг-Джон Бич. За их спинами, за армированным оконным стеклом, над черными силуэтами пальм, росших за оградой, сиял полумесяц.

– Мы сидели в баре в Окленде, – тихо сказала она, когда они уселись прямо на линолеум у стены, тянувшейся к сестринскому посту, – и Коди напилась в стельку. Мне было двадцать два; Коди тогда пила без меры, ну а я оставалась трезвой и вела машину, когда нужно было возвращаться домой. И мы выпали из времени (или, возможно, у Коди случилось алкогольное помутнение сознания!), в общем, когда я вновь стала воспринимать происходящее, оказалось, что я лежу на полу микроавтобуса, загнанного в глухой переулок, и парень, с которым я была в баре, сдирает с меня одежду. Коди вырубилась, и он решил, что с пьяной до бесчувствия женщиной можно делать что угодно. Времени тогда было… пять минут пятого, верно? На другом берегу залива вы как раз должны были подхватить свою будущую жену, падающую с лесенки в винном подвале. В общем, парень поставил мне синяк под глазом, но я сумела отбиться от него, потому что он никак не ожидал, что я… проснусь. Я выбралась из машины, хоть он и пытался удержать меня, но бежать не могла, потому что все мои одежки были расхлюстаны. И все равно я наверняка могла спокойно уйти от него, и, думаю, он сам уже пожалел о своей затее и готов был просить прощения, но я так… озверела… как только сообразила, что он мог сделать со мной что угодно, пока я была в отключке, что мысленно, как говорится, спустила на него всех собак, понимаете? Допустим, есть у тебя питбуль, жутко злобная зверюга, но твой. Я теперь понимаю, что позвали его все мы, включая пьяную Коди. Мы никогда прежде так не злились. И ведь знали, что это очень плохо и что это нам здорово откликнется, но все равно звали. И разбудили Флибертиджиббета.

Кокрен сразу сообразил, что это была еще одна из ее предполагаемых личностей, на сей раз мужского пола. Дженис уже сказала ему, что мало знает о том, как проходил сегодняшний сеанс психотерапии с Арментроутом (она сказала, что у нее «выпало много времени», после того как доктор показал ей какую-то картинку-миниатюру, на которую было невыносимо смотреть), но что она не сомневается – там участвовал Флибертиджиббет. Вероятно, именно Флибертиджиббет разбил лампу в кабинете Арментроута и укусил его за палец (о чем говорили санитары), и из-за этого Пламтри снова оказалась «на вязках» в «тихой комнате». Она добавила, что остается лишь радоваться тому, что Флибертиджиббет не устроил чего-нибудь похуже.

– И… Флибертиджиббет… – Кокрен с трудом выговорил это дурацкое имя, – убил парня?

Она поежилась.

– Уверена в этом. Но как раз в тот момент разразилось большое землетрясение, и, наверно, копы решили, что его голову размозжило падающими кирпичами. В газетах потом не было ни слова об убитом молодом человеке. Я добежала до своей машины, а потом потратила два часа, чтобы проехать десять миль до дома. Никто из соседей в моем многоквартирном доме – в том, что от него осталось, – не обратил внимания на то, что я была вымазана кровью: в тот день окровавленные люди попадались то и дело.

– Помню…

Тот толчок несильно встряхнул францисканские сланцы гор Сан-Бруно, и в подвалах винодельни «Пейс» упала и взорвалась лишь пара бочек, заливших каменный пол подвала сотнями галлонов похожего на артериальную кровь молодого «зинфанделя», которое Кокрену потом предстояло вычерпывать и вытирать, но в тот день он и еще двое работников винодельни сразу же выбрались на одном из пикапов винодельни на 280-е шоссе и обнаружили, что оно перегорожено брошенными автомобилями, порой стоявшими даже поперек движения; в расположенном неподалеку городишке-некрополе Колме оползнем засыпало одно из бесчисленных кладбищ, и множество мужчин и женщин стояли в отупении на усыпанных битым стеклом тротуарах, многие были в окровавленных одеждах и с пропитанными кровью повязками на головах. Машин «Скорой помощи» было очень мало; они еле ползли, и Кокрен довез нескольких раненых до местной больницы в крытом кузове своего грузовичка. Гостья из Франции, юная мадемуазель Нина Жестен Леон, поневоле застряла на винодельне, и они, как он запомнил, за поздним унылым обедом выпили невесть сколько бутылок «зинфанделя» позднего сбора шестьдесят восьмого года, из Риджа и Майякамаса; ночь, казалось, требовала резкого красного вина с неправдоподобно высоким содержанием натурального алкоголя и настолько острым – как у чайного листа – таниновым привкусом; Кокрен еще подумал, что виноделы, вероятно, оставили выжимку в перебродившей мезге.