Полуночный лихач - Елена Арсеньева

Мысль же состояла в том, что его прошлое,настоящее и отчасти будущее в качестве Антона Антоновича Дебрского реальны настолько,насколько этого хочется окружающим. То, что помнят о нем посторонние люди,станет и его воспоминаниями о себе. Он будет усмехаться, «вспоминая», как любилкошек, а собак не терпел и пользовался неприязнью соседской Тэффи, как могсъесть на пикнике четыре шашлыка зараз, как ворчал, если его место около окнаоказывалось занятым дочкой. И с отвращением глядеть на ободранный, с небрежноподклеенной ножкой телефонный столик, которому выпала честь быть орудием защитыв какой-то загадочной разборке, происшедшей у него дома (Инна сказала об этомвскользь, а может быть, она просто была не в курсе событий). Он будет злитьсяпри упоминании какого-то Асламова, который беззастенчиво кидал его фирму ипринес ему лично немало неприятностей. Он будет с ненавистью думать о томневедомом ему водителе, теперь уже мертвом, который однажды ранним утром врубилслишком большую скорость, не справился с управлением своего джипа и вылетел наповороте на встречную полосу, чтобы погибнуть, убив жену Антона, а его самогопогрузив в такую пустоту и темноту, какой и врагу своему не пожелаешь. Однимнеосторожным поворотом руля этот лихач вынудил Дебрского отныне поддерживатьвсю свою жизнь не собственными мыслями и чувствами, а какими-то костыльками,которые ему подставят другие люди. Добро, если это окажется правдой, а есликто-то из них решит солгать? С другой стороны, что есть истина? Сакраментальныйвопрос… Добрый рыжеглазый доктор, которого звали Федор Иванович, давал ему вбольнице газеты, а на столике всегда лежало захватанное Евангелие, дар какой-тоблаготворительной организации. Отсюда – из Нового Завета – вопрос об истине.Оттуда – из газет – ответ: истины не существует самой по себе, она всегдасубъективна и зависит от человека, который ее выражает. Значит, его «воспоминания»целиком и полностью зависят от правдивости и честности людей, которые находятсярядом с ним. И если кто-то из них решит соврать, например, враг скажет, что онибыли наипершими, наилепшими корешами… Хорошо, что он заранее узнал, чтоДебрский с этой Инной не питали друг к другу особенных симпатий. А не странноли, что он общается только с людьми, которые его недолюбливают? Инна вот, потомКрасноштанов и несколько других сотрудников из «Вестерна», которые смотрели нанего с плохо скрываемым отвращением, а также загадочный врач «Скорой помощи»Сибирцев, из глаз которого так и лилась ненависть… Что же за человек был этотАнтон Дебрский, если смог восстановить против себя стольких людей, дажесовершенно случайных знакомых вроде Сибирцева? Интересно, хотя бы жена Нина еголюбила?

Как всегда, мысль об этой погибшей женепоразила Антона, будто хороший удар в солнечное сплетение. Нет, он по-прежнемуне ощущал никакого горя, однако чувствовал немалое отчаяние при мысли охлопотах, которые ему предстоят. Похороны и все такое… Он представил, как сидиту закрытого гроба (там же только обгорелые кости, люди поумирают со страху,глядючи!) с приличным выражением на лице, а кругом толпятся только враги, тоженадевшие по такому случаю маски, – и ощутил такую тоску, что захотелнемедленно, прямо сейчас вернуться в больницу. Сию минуту! Такое впечатление,что рыжий Федор Иванович, который знал его не в какие-то там забытые,призрачные времена, а в реальности и в настоящем времени, был единственнымчеловеком, хорошо относившимся к Дебрскому.

– Инна, слушай, я тут подумал… –неохотно начал Антон.

Инна резко обернулась. Она всегда такдергалась, услышав его голос… Почему?

– Я говорю, надо бы подумать о похоронах.Только я не очень хорошо знаю, как это делается. Ты мне поможешь? Все-таки вы сНиной дружили…

Пристальный, просто-таки пронизывающий взгляд:он вспомнил?! – и сразу глаза тускнеют: ах да, ему об этой дружбе столькораз говорили, что он воспринимает ее как данность.

– Я тоже не очень хорошо в похоронахпонимаю, – слабо улыбнулась Инна. – Ничего, вдвоем как-нибудьсправимся.

– Ага… У нее есть, в смысле, быликакие-нибудь родственники, кроме деда?

– Нет, у деда она единственнаяродственница.

Довольно странный ответ, наизнанку вывернутыйкакой-то. Но смысл понятен.

– Ты говорила, что он совсем старик. Какон перенес известие о ее гибели?

– Ну, во-первых, Константин Сергеевич ещевесьма и весьма крепок, несмотря на семьдесят пять, его и стариком-то язык неповорачивается называть. А во-вторых, я ему еще ничего не говорила. И, значит,никто не говорил.

– Ты что, хочешь сказать, – с ужасомвоззрился на нее Антон, – что он еще не знает о Нининой смерти?!

– Нет. И Лапка, конечно, не знает.

– Она до сих пор у него?

– Конечно. И, судя по голосу, очень этимдовольна.

– А как ей объяснили, куда делась Нина?

– Уехала по срочному делу, велеласлушаться дедулю и ждать ее.

– Ждать ее? – недовольно повторилАнтон. – Наверное, это жестоко… Не знаю, конечно, так сразу ляпнуть тожеужасно, но девочка будет ждать, ждать, а мама так никогда и не придет…

– Ничего, – довольно хладнокровнопожала плечами Инна. – Лапке не привыкать. Она практически всю жизнь ждет,когда вернется мама. Собственно, к Нине она так прилипла только потому, что тавнешне напоминала ее родную мать.

Родную мать?! Дебрский за последние днинеоднократно получал от жизни обухом по голове, но этот удар, пожалуй, былкрепче предыдущих.

– Ты хочешь сказать, Нина моя втораяжена? А первая умерла, что ли?

Инна опять пожала плечами. Достаточнокрасноречиво!

Антон вспомнил анекдот, который слышал вбольнице, когда вышел постоять на лестничной площадке вместе с другимипациентами – приобщиться, так сказать, к народу: «Твоя первая женапомерла? – Ну да. – А от чего? – Да грибочков поела. – Авторая? – Да тоже грибочков поела. – А третья? – Да грибочкиесть не хотела…»

Жуть! Оказывается, Дебрский и впрямь вкакой-то степени был чудовищем, если его жены умирали одна за другой. Беднаяего дочка, бедная Лапка! Надо как можно скорее поехать к ней, утешить…

Нет. Не надо спешить. Чем дольше она и этотстарик, как там его, Константин Сергеевич, будут пребывать в неведенииотносительно Нининой смерти, тем лучше. Однако до чего ужасно, что это известиевынужден сообщать Антон, притворно печалясь, но не чувствуя при этом ничего,никакого горя! Может быть, даже тайное облегчение…

Он покосился на Инну, ужаснувшись, что онапоймет его мысль, и наткнулся на ее напряженный взгляд. И тут же она отвеласвои красивые, да, по-настоящему красивые черные глаза.