Шляпа, полная неба - Терри Пратчетт

Пассажиры, путешествующие в дилижансе, заплатили немалые деньги за то, чтобы сидеть внутри, а не на крыше, где ветер и пыль. Поэтому может показаться странным, что многие из них перебрались на крышу на ближайшей остановке. Те же несколько человек, кто не захотел ехать наверху или просто не смог туда залезть, сбились в кучку на сиденье напротив странного нового пассажира и смотрели на него, как семейство кроликов на лису, стараясь не дышать.

Беда была не в том, что от него несло хорьками. То есть это, конечно, была та еще беда, но она оказалась сущим пустяком по сравнению с другой. Он разговаривал сам с собой, вот в чем дело. Точнее, части его тела говорили друг с другом. Всю дорогу.

— Ух, ну и мерзяво ж тут! Грю те, мой черед в балде садить!

— Ха! Вам там в брюхсе жизня-малина! Мыто в ступах и ногах за вас всю как есть работу работаем!

Тут вмешалась правая рука:

— В ногах? А ты б попробовал весь в пурчатку усунуться, я б на тя позырил! А, катись оно все вдоль-попер, мне надыть лапсы вытянуть!

В молчаливом ужасе пассажиры увидели, как одна упрятанная в перчатку кисть их жуткого соседа отделилась от руки и пошла гулять по сиденью.

— Тута в бруках тож не мед, ежли ты не бум-бум. Дыхсать нечем. Попроветрю-ка я…

— Туп Вулли, не смей!

Пассажиры еще теснее сгрудились на сиденье и, не в силах отвести взгляд, уставились на штаны незнакомца. Там что-то шевелилось и ругалось себе под нос, причем в области, где никакого носа быть не должно. Наконец пара пуговиц расстегнулась, и на свет высунулся, моргая после темноты, очень маленький синекожий и рыжеволосый человечек.

Заметив пассажиров, он замер.

И вытаращился на них.

А они на него.

Наконец он улыбнулся им безумной улыбкой от уха до уха.

— Ну кыкс, чувлаки, все типсы-топсы? — спросил он с отчаянной веселостью. — Ну и аааатлично! А про меня прозабудьте, я ж просто тыке, хлюцинация!

Он снова скрылся в штанах, и до пассажиров донесся его громкий шепот:

— Нае проблеме, я им балды запросто задуркнул!

Через несколько минут дилижанс остановился сменить лошадей. Дальше он отправился уже без тех пассажиров, что ехали внутри. Они вышли и попросили снять их багаж. Нет, спасибо, им что-то не хочется сегодня ехать дальше. Спасибо-спасибо, они сядут на завтрашний дилижанс. Нет-нет, они с удовольствием подождут его в этом чудном маленьком городке под названием, э, Опасный Поворот. Спасибо. До свидания.

Избавленный от части груза, дилижанс покатил быстрее. Ночью он продолжал двигаться, хотя и не должен был. Однако ненадолго он все же остановился, и пассажиры с крыши как раз ужинали в придорожном трактире, когда услышали, что карета уехала. Возможно, это было как-то связано с горстью золотых монет, перекочевавшей в карман возницы.

Тиффани шла через лес пешком, а Петулия летела более или менее рядом по сложной ломаной траектории. За время пути Тиффани узнала, что Петулия девочка милая и добрая, что у нее три брата, что, когда вырастет, она хочет помогать появляться на свет людям и свиньям и что она боится булавок. А еще оказалось, Петулия страшно не любит не соглашаться с кем-либо.

Поэтому местами разговор складывался как-то так:

— Я живу в Меловых холмах, — говорила Тиффани.

— Ой, это там, где разводят овец? — отзывалась Петулия. — Не люблю овец, они какие-то… мешковатые.

— Сказать по правде, мы очень гордимся своими овцами, — отвечала Тиффани.

А дальше можно было просто стоять в сторонке и смотреть, как Петулия тщится обернуть свое суждение в прямо противоположную сторону, ни дать ни взять, возница, разворачивающий телегу на узкой улице:

— Ой, я не имела в виду, что я их прямо так уж не люблю. Некоторые овцы, наверное, вполне ничего. Лучше бы мы держали овец, а не коз. Овцы лучше, шерстистее. На самом деле я люблю овечек, правда. Они просто прелесть.

Петулия тратила немало сил на то, чтобы выяснить, что думают другие, — а когда ей это удавалось, начинала думать так же. Поспорить с ней было бы просто невозможно. Тиффани захотелось сказать: «Небо зеленое» — и посмотреть, сколько времени понадобится Петулии, чтобы с этим согласиться. Но она удержалась. Ей нравилась Петулия. Эту девочку нельзя было не любить. С ней было так легко… Кроме того, очень трудно не испытывать симпатии к человеку, который не может заставить метлу повернуть.

Идти (и лететь) через лес пришлось довольно долго. Когда Тиффани жила дома, ей всегда хотелось побывать в по-настоящему большом лесу, ведь в холмах любая рощица просвечивала насквозь. Но теперь она уже пару недель жила как раз в большом лесу, и он начал ей надоедать. Хорошо еще, он был негустым и проходимым. Теперь Тиффани волей-неволей узнала, чем клен отличается от березы, а ели и пихты, растущие выше по склону, в горах она увидела впервые. Но ей было неуютно в компании деревьев. Ей не хватало простора. Не хватало неба. Здесь все подступало к тебе слишком близко.

Петулия натянуто болтала. Бабка Черношляп была ведьмой, которая ускучивала свиней, закрикивала коров и вообще лечила животных. Петулия любила животных, особенно свиней, ведь у них такие милые пятачки. Тиффани тоже любила животных, но с Петулией в любви к животным сравниться могли только животные.

— Скажи… а по какому поводу эта встреча, на которую мы идем? — спросила Тиффани, чтобы переменить тему.

— Эмм… Ну, это просто чтобы не терять друг дружку из виду, — сказала Петулия. — Аннаграмма говорит, очень важно поддерживать связь.

— Выходит, эта Аннаграмма у вас за главную? — спросила Тиффани.

— Эмм, нет. У ведьм не бывает главных, так Аннаграмма говорит.

— Хмм, — протянула Тиффани.

Они наконец вышли на поляну посреди леса. Солнце садилось. На поляне сохранились развалины домика, почти утонувшие в кустах ежевики. Только невиданных размеров сирень и кусты крыжовника, превратившиеся в колючие непроходимые заросли, выдавали, что кто-то когда-то жил здесь и развел сад.

А теперь кто-то другой развел костер. Неудачно. И этот кто-то как раз обнаружил, что лечь на живот, чтобы раздуть огонь, не желающий разгораться на кучке влажных веточек, — не самая лучшая мысль. Особенно если не снять перед этим остроконечную шляпу, потому что, упав на чадящую растопку, шляпа мгновенно вспыхивает — она-то, в отличие от растопки, сухая…

И вот молоденькая ведьмочка уже отчаянно размахивает своей шляпой, пытаясь сбить пламя, а несколько заинтересованных зрительниц не сводят с нее глаз.

Еще одна ведьма, сидящая на поваленном дереве, сказала:

— Поплина Бубен, это буквально самая большая глупость, которую кто-либо когда-либо отмачивал в целом свете.